По всеобщему мнению, дела доктора Робина Оукли шли в гору. Д-р Оукли, высокий, интересный мужчина тридцати семи лет, с густой шевелюрой тёмных волос, которые, казалось, никогда не начнут редеть, обладал классическими чертами лица и самоуверенностью преуспевающего человека. Дважды в неделю он всё ещё играл в сквош, что позволяло ему выглядеть завидно моложе своих ровесников. Робин поддерживал спортивную форму ещё со времён учёбы в Кембридже, где входил в сборную по регби. Медицинское образование он продолжил в колледже при больнице св. Фомы, где опять его игра в регби, а не успехи в области медицины принесла ему известность и благосклонность тех, кто определяет дальнейшую карьеру выпускников. После получения диплома Робина пригласил к себе ассистентом один весьма процветающий практикующий врач с Харлей-стрит — доктор Юджин Моффат. Д-р Моффат славился не столько своим искусством излечивать болезни, сколько умением очаровывать богатых женщин не первой молодости: они посещали его вновь и вновь, хотя часто без всякой необходимости. Учитывая, что за визит каждая пациентка платила пятьдесят гиней, можно было считать его карьеру успешной.
Моффат выбрал Робина Оукли себе в ассистенты за те же качества, которыми обладал сам и которые сделали его таким незаменимым. Робин, без сомнения, был хорош собой, прилично образован и достаточно умён. С обаянием у него тоже было все в порядке. Он легко вписался в Харлей-стрит и систему Моффата, и, когда старик вдруг умер, только распечатав свой седьмой десяток, Робин продолжил его дело так же естественно, как наследный принц занимает освободившийся трон. Робин создавал свою практику, не теряя из виду никого из дам Моффата, кроме как по естественным причинам, и не забывая об улучшении своего благосостояния. На настоящий момент у него были жена, два сына, уютный особнячок в нескольких милях от Ньюбери в Беркшире и значительные сбережения в ценных бумагах. Он никогда не жаловался на судьбу и наслаждался жизнью, но иногда признавался себе, что прелести жизни начинают несколько приедаться. Все чаще стала появляться мысль, что он сыт по горло ролью обходительного, все понимающего доктора. Наступит ли конец света, если он признается, что его нисколько не беспокоит, почему появляются крошечные тёмные пятнышки на унизанных бриллиантами пальцах леди Фионы Фишер? А кстати, он и не знает почему. Падут ли небеса на землю, если он скажет страхолюдной миссис Пейдж-Стенли, что она дурно пахнущая старуха, которой не требуется никаких укрепляющих лекарств, а нужны только новые зубные протезы? И лишат ли его жизни за то, что он лично выдаст засидевшейся в старых девах мисс Лидии де Вильерс полную порцию того лекарства, на которое она сама так давно и недвусмысленно намекает?
Дэвид Кеслер прибыл точно в указанное время, — мисс Рентаул предупредила его, что в Англии в случае опоздания терапевты и дантисты аннулируют вашу запись на приём, но плату все равно возьмут.
Дэвид разделся и лёг на кушетку. Доктор Оукли измерил ему давление, послушал сердце, заставил высунуть язык — тот самый орган, который редко хорошо выглядит на публике. Пока доктор мял и ощупывал Дэвида, они разговорились.
— Что вас привело в Лондон, мистер Кеслер?
— Работаю в Сити, в одной нефтяной компании. Вы, наверное, слышали о нас — «Проспекта ойл»?
— Не приходилось, — ответил Робин. — Нет, определённо не слышал. Согните ноги. — Он стукнул молоточком сначала по одной, потом по другой коленке Дэвида. Ноги резко дёрнулись вверх. — Рефлексы в норме.
— Ещё услышите, доктор Оукли, обязательно услышите. Все идёт просто отлично. Скоро все газеты напишут о нашем успехе.
— Почему вы так решили? — с улыбкой поинтересовался Робин. — Вы что, нашли нефть?
— Вот именно, — тихо произнёс Дэвид, наслаждаясь произведённым эффектом. — Вот именно её мы и нашли!
Робин несколько раз ткнул Дэвида в живот.
— Отличный мускульный корсет, жира нет, печень не увеличена. Вы в хорошем физическом состоянии, молодой человек.
Доктор вышел из смотрового кабинета, оставив Дэвида одеваться, и, вернувшись к своему столу, несколько рассеянно сделал краткую запись в карточке Кеслера, — его голову заняла более важная мысль — о нефтяном месторождении.
Доктора с Харлей-стрит, хотя обычно и заставляют пациентов минут по пятнадцать ждать в отапливаемых газом приёмных с традиционным старым выпуском «Панча» на столике, никогда не торопят их, когда те уже в кабинете. Так и Робин не собирался торопить Дэвида.
— В общем и целом у вас хорошее здоровье, мистер Кеслер. Правда, есть слабые признаки анемии. Полагаю, из-за переутомления и недавней перемены климата. Я пропишу вам препарат с железом, и вы быстро придёте в норму. Будете принимать по одной таблетке — утром и вечером. — Д-р Оукли выписал неразборчивым почерком рецепт и вручил его Дэвиду.
— Большое спасибо. Очень любезно с вашей стороны, что уделили мне столько времени.
— Не стоит благодарности. Как вы находите Лондон? — спросил Робин, чтобы завязать разговор. — Наверное, очень отличается от Америки?
— Что отличается, это безусловно: здесь не такой бешеный ритм жизни. Как только я научусь определять, сколько времени мне потребуется, чтобы сделать то или иное, я буду на полпути к победе.
— У вас много друзей в Лондоне?
— Пока нет, — искренне ответил Дэвид. — У меня есть пара приятелей в Оксфорде — вместе учились в Гарварде. А так, я ещё просто не успел ни с кем здесь толком познакомиться.
«Вот и отлично, — подумал Робин, — прекрасный шанс побольше выяснить об этих нефтяных делах, а заодно и пообщаюсь с нормальным человеком, — в отличие от него половина моих пациентов выглядит так, словно они уже двумя ногами стоят в могиле. Хоть какое-то разнообразие в жизни».
Приняв такое решение, д-р Оукли предложил:
— Если хотите, можно где-нибудь вместе пообедать на неделе. Думаю, вам было бы интересно посетить один из наших старинных лондонских клубов.
— Это так великодушно с вашей стороны.
— Вот и отлично. Пятница вас устроит?
— Вполне.
— Тогда, скажем, в час дня в клубе «Атенеум» на Пэлл-Мэлл.
По дороге в свой кабинет в Сити Дэвид купил выписанные таблетки и сразу же принял одну. Пребывание в Лондоне определённо начинало нравиться ему: похоже, Силвермен его работой доволен, дела компании процветают, и в его жизни стали появляться интересные люди. Да, он не ошибся, лондонский период будет счастливым в его карьере.
В пятницу в 12.45 Дэвид приехал в «Атенеум», массивное белое здание на углу Пэлл-Мэлл, напротив которого установлен памятник герцогу Йоркскому. Размеры залов произвели на Дэвида сильное впечатление. С цепкой хваткой коммерсанта он тут же подумал, что, сдавая эти помещения в аренду, можно зарабатывать неплохие деньги. Иногда ему казалось, что клуб полон оживших восковых фигур. Как позднее объяснил Робин, в действительности это все сплошь и рядом выдающиеся генералы и дипломаты.
Они обедали в Кофейном зале, любовались его главной достопримечательностью — картиной Рубенса, приобретённой Карлом II, и разговаривали о Бостоне, Лондоне, сквоше и их общей любви — Кэтрин Хэпберн. За кофе Дэвид охотно посвятил Робина в детали геологических изысканий на участке компании «Проспекта ойл». На Лондонской фондовой бирже акции уже поднялись до 3 фунтов 60 пенсов и продолжали расти.