Робин остановился в местной гостинице и каждое утро звонил в контору поверенного, пока ему наконец не сказали, что завещание будет оглашено в три часа в следующий четверг.

В тот день Робин явился в контору поверенного за несколько минут до начала — впервые за многие годы он пришёл раньше назначенного времени. Сьюзан в сопровождении сыновей появилась чуть позже. Даже не взглянув на него, они заняли места в другом конце комнаты.

Всё своё имущество Джон Саммерс завещал жене и двоим сыновьям, однако он сделал особое распоряжение относительно своего брата Робина.

«За всю жизнь мне посчастливилось собрать коллекцию картин, и некоторые из них сейчас ценятся весьма высоко. Всего у меня восемьдесят одно полотно. Моя жена Сьюзан может выбрать любые двадцать. Потом ещё по двадцать картин могут выбрать мои сыновья Ник и Крис. А оставшиеся двадцать одно полотно я завещаю моему младшему брату Робину. Надеюсь, это позволит ему вести жизнь, достойную его таланта».

Робин светился от удовольствия. Даже на смертном одре брат верил в его способности.

Когда поверенный дочитал завещание до конца, Сьюзан встала и подошла к Робину.

— Мы выберем картины, которые хотим оставить в семье, а остальные я пришлю вам в «Колокол и утку».

Она развернулась и ушла, не дожидаясь ответа Робина. «Глупая женщина, — подумал он. — Так непохожа на брата — не разглядит настоящий талант даже у себя под носом».

В тот вечер за ужином в «Колоколе и утке» Робин строил планы, как распорядиться своим неожиданным богатством. Допив бутылку лучшего в заведении кларета, он принял решение: каждые полгода он будет выставлять по одной картине на «Сотби» и по одной на «Кристи», что, дословно цитируя брата, позволит ему вести жизнь, достойную его таланта.

Он лёг спать около одиннадцати и заснул с мыслями о Боннаре, Вюйаре, Дюфи, Камуэне и Люсе и о том, сколько могут стоить такие шедевры.

Назавтра в десять часов утра он ещё крепко спал, когда в дверь постучали.

— Кто там? — раздражённо пробурчал он из-под одеяла.

— Это Джордж, портье, сэр. Приехал грузовик. Водитель говорит, что не может оставить груз, пока вы за него не распишетесь.

— Не отпускайте его! — закричал Робин.

Впервые за многие годы он мгновенно вскочил с кровати, натянул старую рубашку, брюки и ботинки и скатился по лестнице во двор.

Мужчина в синем комбинезоне с планшетом в руке стоял, прислонившись к большому грузовику.

Робин подошёл к нему.

— Вы тот джентльмен, который ждёт доставку двадцати одной картины? — спросил водитель.

— Я, — ответил Робин. — Где нужно расписаться?

— Вот здесь. — Мужчина показал пальцем на строчку под словом «Подпись».

Робин быстро нацарапал своё имя на бланке и вместе с водителем обошел машину. Водитель открыл двери и вытащил картины.

Робин окаменел.

Перед его глазами предстал портрет матери, а за ним — ещё двадцать картин работы Робина Саммерса, написанных с 1951-го по 1999 год.

Прозрение *

Живёт в Кейптауне человек, который каждый день ездит в негритянский посёлок Кроссроудс. Утром он преподаёт английский в одной из местных школ, днём тренирует команду по регби или крикету — в зависимости от сезона, — а вечером бродит по улицам, пытаясь убедить молодёжь, что они не должны создавать банды, совершать преступления или употреблять наркотики. Все называют его «кроссроудский неофит».

Люди появляются на свет без предрассудков в душе, хотя некоторым приходится столкнуться с ними ещё в раннем детстве. Так было и со Стоффелем Ванденбергом. Стоффель родился в Кейптауне и ни разу в жизни не выезжал за его пределы. В восемнадцатом веке его предки эмигрировали из Голландии, и Стоффель вырос в окружении чёрных слуг, главным предназначением которых было выполнять все его прихоти.

Если «бой» — никого из слуг не называли по имени, сколько бы лет им ни было, — не выполнял приказов Стоффеля, его жестоко избивали или попросту не кормили. Если он хорошо выполнял свою работу, никто его не благодарил и, разумеется, не хвалил. Зачем благодарить человека, который появился на этой земле только для того, чтобы прислуживать тебе?

Когда Стоффель пошёл в школу в Кейптауне, то лишь укрепился в своих предрассудках. В классах сидели белые дети, которых учили только белые учителя. Изредка в школе ему попадались на глаза чёрные, но они чистили туалеты, которыми не могли пользоваться сами.

Учился Стоффель лучше многих, стал первым учеником в классе по математике, но на игровом поле ему не было равных.

В выпускном классе этот светловолосый бур под два метра ростом играл блуждающим защитником за лучшую команду регби зимой и бэтсменом [8] за лучшую крикетную команду — летом. Он ещё не выбрал университет, а в школе уже говорили, что он будет играть в регби или крикет за команду «Спрингбокс». [9] Представители нескольких колледжей приезжали в школу и предлагали ему стипендию. По совету директора и при поддержке отца он остановился на Стелленбоше.

С той минуты, как Стоффель появился в университетском городке, его карьера стремительно пошла в гору. На первом курсе его выбрали бэтсменом в лучшую университетскую команду, когда один из основных игроков получил травму. Больше он не пропустил ни одного матча в сезоне. Два года спустя он стал капитаном непобедимой университетской команды и выиграл сотню очков в матче Западной провинции против Наталя.

После окончания университета Стоффеля пригласили в банк «Барклиз» в отдел по связям с общественностью, хотя на собеседовании дали понять, что его главная задача — в межбанковских соревнованиях выиграть Кубок по крикету.

Он проработал в банке всего несколько недель, когда представители «Спрингбокс» сообщили ему, что его приглашают играть за южноафриканскую сборную по крикету, которая готовится к предстоящему туру с Англией. Банк был в восторге и с радостью отпустил его тренироваться за национальную сборную. Стоффель мечтал о победе на поле «Ньюлэндс», и, может быть, однажды ему удастся выиграть сотню очков даже на стадионе «Лордз».

Он с интересом следил за соревнованиями на кубок «Урна с прахом», [10] которые проходили в Англии. Он читал о таких игроках, как Андервуд и Сноу, но их репутация его не волновала. Стоффель собирался разгромить их подчистую.

Южноафриканские газеты тоже напряжённо следили за этими соревнованиями, потому что хотели познакомить своих читателей с сильными и слабыми сторонами противников, с которыми через несколько недель предстояло встретиться их команде. И вдруг, буквально в одно мгновение, эти истории переместились на первые полосы, когда Англия включила в состав сборной универсального игрока, так называемого «олраундера», игравшего за команду Вустера. Звали его Бэзил Д’Оливейра. Мистер Д’Оливейра, как называли его в прессе, стал сенсацией, потому что его кожа была, по классификации южноафриканцев, «цвета Кейптауна». В родной Южной Африке ему не позволяли играть в крикет, поэтому он эмигрировал в Англию.