Как только Ханна открыла входную дверь, из кухни донёсся голос:
— Ленч на столе, дорогуша. — Миссис Рабин вышла навстречу к ней и объявила: — Это было самое захватывающее утро в моей жизни. Ты не поверишь, что произошло со мной в «Сейнзбериз».
— Что будем заказывать, милый? — спросила официантка в красной юбке и чёрном фартуке, державшая блокнот наготове.
— Только чёрный кофе, пожалуйста, — сказал Т. Гамильтон Маккензи.
— Уже несу, — задорно отозвалась она.
Он хотел было посмотреть, сколько времени, но в который уже раз спохватился и вспомнил, что его часы находятся на руке молодого человека, который теперь, наверное, был за многие мили отсюда. Маккензи посмотрел на часы над стойкой. Восемь пятьдесят шесть. Он принялся следить за входом.
Первым вошёл рослый, хорошо одетый мужчина и стал оглядывать зал. У Маккензи вспыхнула надежда, что его взгляд остановится на нем. Однако мужчина прошёл к стойке и сел на стул спиной к залу. Вернулась официантка и налила нервному доктору чёрный дымящийся кофе.
Следующей в дверях появилась молодая женщина, державшая в руке хозяйственную сумку с длинной верёвочной ручкой. Вслед за ней вошёл ещё один шикарно одетый мужчина, который тоже принялся шарить взглядом по залу. У Маккензи опять появилась надежда, но тут же исчезла, когда вошедший улыбнулся, увидев знакомое лицо. Он тоже направился к стойке и сел рядом с мужчиной, пришедшим чуть раньше.
Девушка с хозяйственной сумкой не нашла ничего другого, как плюхнуться напротив него.
— Это место занято, — сказал Маккензи, с каждым словом повышая голос.
— Я знаю, доктор Маккснзи, — ответила девушка. — Оно занято мной.
Его прошиб пот.
— Кофе, милая? — спросила появившаяся официантка.
— Да, чёрный, — коротко сказала она, не глядя в её сторону.
Маккензи присмотрелся к молодой женщине повнимательнее. Ей можно было дать около тридцати — во всяком случае, она находилась в том возрасте, когда не нуждаются в его профессиональных услугах. Судя по произношению — несомненно, коренная жительница Нью-Йорка, хотя чёрные волосы, такого же цвета глаза и оливковая кожа вполне могли свидетельствовать о том, что её семья эмигрировала из Южной Европы. Стройная, почти хрупкая, в платье в стиле Лауры Эшли с неброским рисунком спокойных тонов, которое можно купить в тысяче магазинов по всей стране и которое делало её неприметной в любой толпе. Она не притронулась к чашке с кофе, поставленной перед ней.
Маккензи решил броситься в атаку:
— Я хочу знать, что с Салли.
— С ней все прекрасно, просто прекрасно, — спокойно сказала женщина. Она наклонилась, и её рука в перчатке извлекла из сумки листок бумаги, который перекочевал к нему. Доктор развернул его и увидел никому не адресованное послание:
Дорогой папа.
Со мной обращаются хорошо, и, пожалуйста, соглашайся на все, что они хотят.
С любовью, Сал.
Это, несомненно, была её рука, но она никогда бы не подписалась именем «Сал». Загадочное послание только усилило его беспокойство.
Женщина дотянулась и выхватила у него письмо.
— Вы, ублюдки. Вам это не пройдёт, — сказал он, уставившись на неё.
— Успокойтесь, доктор Маккензи. Никакие угрозы и болтовня не повлияют на нас. Мы не в первый раз проводим такого рода операцию. Так что если рассчитываете увидеть свою дочь…
— Чего вы хотите от меня?
Официантка принесла им ещё кофе, но, увидев нетронутые чашки, сказала:
— Кофе остывает, люди, — и удалилась.
— У меня всего около двухсот тысяч долларов на счёту. Вы, должно быть, ошиблись.
— Нам не нужны ваши деньги, доктор Маккензи.
— Тогда что же? Я сделаю все, чтобы вернуть свою дочь.
— Компания, которую я представляю, занимается поиском мастеров своего дела, и именно ваше профессиональное мастерство понадобилось одному из наших клиентов.
— Но вы могли бы позвонить и записаться на приём, как все люди, — недоверчиво сказал он.
— Боюсь, что на такие приёмы не записывают. К тому же у нас плохо со временем, а Салли поможет нам оказаться в начале очереди.
— Я не понимаю.
— Для этого я здесь, — сказала женщина.
Через двадцать минут, когда кофе окончательно остыл, Маккензи понял все, что от него хотели. Он некоторое время молчал, затем проговорил:
— Я не уверен, что смогу сделать это. Начнём с того, что это нарушение профессиональной этики. И потом, представляете ли вы, как мне будет трудно…
Женщина наклонилась и достала из сумки ещё что-то. Через стол к нему покатилась маленькая золотая серёжка.
— Может, от этого вам будет немного легче. — Маккензи взял в руки серёжку дочери. — Завтра получите вторую, — продолжала женщина. — В пятницу — первое ухо. В субботу — второе. Если вас будет продолжать беспокоить ваша профессиональная этика, доктор Маккензи, то к этому времени на следующей неделе от вашей дочери почти ничего не останется.
— Вы не посмеете…
— Спросите Джона Пола Гетти Третьего [12] , посмеем ли мы.
Маккензи вскочил из-за стола и подался вперёд.
— Мы можем ускорить весь этот процесс, если вам так хочется, — добавила она, ничуть не испугавшись.
Маккензи опустился на стул и попытался взять себя в руки.
— Вот так-то будет лучше, — сказала она. — По крайней мере, теперь похоже, что мы понимаем друг друга.
— Так что же будет дальше? — спросил он.
— Мы свяжемся с вами ещё раз сегодня попозже. Так что постарайтесь быть на месте. Думаю, что к тому времени вы договоритесь со своей профессиональной совестью.
Маккензи собрался возразить, но женщина встала, вынула из сумки пятидолларовую купюру и положила на стол.
— Нельзя же, чтобы ведущего хирурга Колумбуса заставили мыть посуду на кухне, не так ли? — Она была уже возле двери, когда до Маккензи дошло, что им было известно даже то, что он забыл дома бумажник.
Доктор стал раздумывать над её предложением, не будучи уверенным, что у него есть хоть какая-то альтернатива.
Он был уверен только в одном. Если он выполнит их требования, у президента Клинтона появится проблема покрупнее.
Человек тихо сидел на стуле в дальнем углу бара и допивал последние капли «Гиннесса» из своего стакана. Пива в стакане уже давно оставалось лишь на донышке, но ирландец не терял надежды, что этот жест вызовет некоторое сочувствие у бармена и тот по доброте душевной плеснёт ещё каплю в его пустой стакан. Но видимо, он не на того нарвался.