Как и в предыдущие дни процесса, я постарался занять свое место до того, как в зал вошел судья.

Последнее слово сэра Хэмфри было шедевром. Каждая мелкая ложь была подана так, что нельзя было не усомниться и в остальных показаниях Мензиса.

— Наверняка мы никогда не узнаем причин, из-за которых несчастная молодая Карла Мурленд была убита, — сказал сэр Хэмфри. — Нежелание подчиниться натиску Мензиса? Всплеск эмоций, который окончился ударом, падением и потом смертью в одиночестве? Но тем не менее есть несколько фактов, в которых мы можем быть уверены, господа присяжные.

Мы можем быть уверены в том, что Мензис был у убитой женщины в тот день незадолго до четырех пятнадцати, поскольку это доказывает штрафная квитанция.

Мы можем быть уверены, что он вышел от нее в начале седьмого, поскольку у нас есть показания свидетелей, видевших, как он уезжал, и он сам тоже не отрицает этого.

Мы можем быть уверены в том, что он лгал нам, отрицая свое половое сношение с мисс Мурленд незадолго до того, как она была убита, хотя мы и не можем сказать, когда произошел половой акт — до того, как была сломана челюсть или после.

Сэр Хэмфри говорил, и его глаза неотрывно смотрели на присяжных.

— И наконец, из доклада патологоанатома мы установили точное время смерти, а следовательно, и факт, что Мензис был последним человеком, видевшим мисс Мурленд живой. Поэтому ни у кого больше не было возможности убить мисс Мурленд — не забывайте показания инспектора Симмонса, и, если вы примете их во внимание, у вас не останется сомнений в том, что никто, кроме Мензиса, не может быть ответственным за эту смерть. И вспомните, как веска улика, которую он пытался скрыть: его первый брак и развод по мотивам жестокого обращения, а также четырех его любовниц, которые оставили его, и мы не знаем, как это случилось и почему. До Синей Бороды ему не хватило лишь одной женщины, — добавил сэр Хэмфри с чувством.

— Ради спокойствия каждой девушки, которая живет в одиночестве в нашей столице, вы должны выполнить свой долг, как бы тяжел он ни был. И признать Мензиса виновным в убийстве.

Когда сэр Хэмфри сел, мне хотелось зааплодировать ему.

Судья объявил очередной перерыв. Голоса вокруг меня теперь обвиняли Мензиса. Я внимательно слушал, не выказывая собственного мнения. Я знал: если присяжные признают Мензиса виновным, дело будет закрыто и никто даже не посмотрит в мою сторону. Я сидел на месте, когда в два десять в зале появился судья. Он вызвал мистера Скотта.

Адвокат Мензиса выступил с вдохновенной речью, защищая своего клиента, отметив, что все доказательства по делу — косвенные и, возможно, кто-то еще мог посетить мисс Мурленд, после того как его клиент ушел в тот вечер. Кустистые брови мистера Скотта, казалось, жили собственной жизнью, когда он энергично подчеркивал, что обвинение должно было доказать свою точку зрения, не оставляя места для сомнений, а по его мнению, его ученому другу, сэру Хэмфри, не удалось этого сделать.

Подводя итог сказанному, Скотт не упомянул о записи в дневнике, о штрафной квитанции, половом сношении и месте его клиента в обществе. Если бы кто-то вошел в зал только на эти два выступления, он мог бы подумать, что эти два почтенных джентльмена говорят о разных делах.

Выражение лица мистера Скотта стало суровым, когда он, заканчивая свое выступление, обратился к присяжным:

— В ваших руках, в руках двенадцати человек, находится судьба моего клиента. Поэтому вы должны, подчеркиваю, должны быть убеждены в том, что Пол Мензис действительно не совершал такого страшного преступления, как убийство.

В этом процессе мы не рассматриваем образ жизни мистера Мензиса, его положение в обществе или даже его сексуальное поведение. Если бы адюльтер был преступлением, я уверен, мой подзащитный был бы не единственным человеком на скамье подсудимых в этом зале сегодня. — Адвокат сделал паузу и обвел глазами присяжных. — По этой причине я уверен: ваши сердца подскажут вам освободить моего клиента от испытаний, которые он пережил в течение последних семи месяцев. Вы же сами видите, что это невинный человек, достойный вашего сострадания.

Мистер Скотт сел на скамью, и, как мне показалось, у его клиента появилась некоторая надежда.

Судья сказал, что его собственное выступление состоится в понедельник утром.

Уикенд казался мне бесконечным. К понедельнику я был убежден: достаточное количество присяжных придет к заключению, что собранных доказательств достаточно для признания подсудимого виновным.

Как только процесс возобновился, судья начал с пояснения, что решение будет приниматься исключительно присяжными и только ими. Он не должен высказывать своего отношения к делу, только консультировать по вопросам правоприменения.

Он вернулся к доказательствам, выстроив их в определенной перспективе, но никак, даже намеком, не заявляя о своем мнении. Когда судья закончил свое выступление уже после полудня, присяжные отправились обсуждать вердикт.

Четырьмя часами позже судье была направлена от них записка.

Он тут же попросил присяжных вернуться на свои места, а в зал суда ворвались журналисты, которые подняли такой шум, какой бывает в палате общин в день обсуждения бюджета. Секретарь почтительно подал записку судье Бьюкенену. Он прочитал то, что пока знали только двенадцать человек из присутствующих в зале.

Затем записка была передана секретарю, и тот зачитал ее притихшему залу.

Судья Бьюкенен нахмурился и спросил, есть ли возможность достичь единодушного вердикта, если присяжным будет дано дополнительное время?

Присяжные опять вышли и вернулись на свои места только через три часа. Я ощущал напряжение в зале и слышал, как люди вокруг меня громким шепотом высказывают свое мнение. Секретарь призвал к молчанию, а судья подождал, пока все рассядутся, и дал знак секретарю продолжать.

Когда тот встал, наступила гробовая тишина.

— Пусть встанет Форман.

Я поднялся со своего места.

— Есть ли у вас вердикт, с которым согласны по меньшей мере десять из вас?

— Да, есть, сэр.

— Вы находите подсудимого Пола Мензиса виновным или невиновным?

— Виновным, — ответил я.

Ты никогда не пожалеешь об этом

Так и порешили: Дэвид оставит все Пэту. Если один из них умрет, другой будет по крайней мере финансово обеспечен на всю оставшуюся жизнь. Дэвид считал: это самое малое, что он мог сделать для человека, поддерживавшего его в течение стольких лет, несмотря на то что он не всегда хранил ему верность.

Они знали друг друга почти всю жизнь, потому что еще их родители были близкими друзьями с незапамятных времен. Обе семьи надеялись, что Дэвид возьмет замуж Руфь, сестру Пэта, и не смогли скрыть своего удивления, а отец Пэта и недовольства, когда они стали жить вместе, особенно потому, что Пэт был на три года старше Дэвида.