— Девушки должны быть похоронены по-человечески, и если Бен знает, где их тела…
Когда судья первой инстанции в начале марта, после некоторого давления со стороны прокурора, постановил выпустить Бена из клиники, Якоб отказался везти сына домой, он был еще не готов объясниться с Беном. Труда позвонила мне:
— Если бы вы были так любезны, фрау Халингер, мы сразу могли бы сделать попытку.
Она уже сложила вещи в чемодан в твердой уверенности, что я арестую ее, как только трупы будут найдены. Когда я за ней заехала, она казалась спокойной, но почувствовала огромное облегчение, когда я объяснила, что в ее случае предварительное заключение излишне и она может оставаться дома вплоть до слушания дела.
В длинном коридоре на втором этаже она еще держалась прямо, но затем, когда подошла к нему… Он не запомнил ее первый визит. От дальнейших визитов Труда отказалась, желая уберечь его от тяжести расставания. Он не видел ее месяцев семь, подскочил к ней, обнял и, наверное, раз двадцать, заикаясь, сказал «прекрасно».
Его бурная радость вернула Труде самообладание. Когда он наконец отпустил ее, она погладила его по щеке и сказала:
— Теперь мы поедем домой. Только ты должен очень хорошо себя вести.
Он себя вел хорошо, сидел рядом с ней на заднем сиденье, снова и снова гладил ее по лицу, прижимал ее руку к своей щеке и наконец положил голову ей на плечо. Я видела это в зеркале заднего обзора, и также видела, как Труда с трудом сдерживает слезы.
На этот раз он готов был и мне доставить радость, так как все-таки я везла его домой. И так меня благодарил за это, что мне стало нестерпимо стыдно.
В итоге он действительно привел нас к захоронению пропавших девушек. Оно располагалось всего лишь в тридцати метрах от того места, где мы извлекли останки Бритты Лесслер. В бывшем саду Герты Франкен, под старым резервуаром с водой, у груши была вырыта яма глубиной в полтора метра и заботливо засыпана снова. В ней лежало то, что осталось от Свеньи Краль, Марлены Йенсен и Эдит Штерн.
Всего только тридцать метров! Но никому из нас не пришла в голову мысль, что там вообще кто-то бывал в течение последних лет. Никогда прежде я не чувствовала себя столь некомпетентной, как сейчас, никогда так ясно не осознавала пределов, поставленных логически мыслящему человеку, ориентирующемуся на факты, на то, что он видит и слышит.
Так или иначе, но с помощью Бена я достигла своей цели. Также было совершенно ясно, что сам Хайнц Люкка не мог закопать трупы. По меньшей мере в этом Бен был соучастником преступлений. И в тот момент я ни на секунду не задумалась о том, в каком положении я его оставляю. Я еще не имела ни малейшего представления о жизни деревни — обо всех этих интригах и запутанных отношениях, о тяжком наследстве Хайнца Люкки.