— Я не понимаю…
— Ритуал. Видение. Сиюминутная любовь… Красивая сказка. Хотя в ваших устах она звучит скорее как пошлая пастораль. Я не для того проделал этот путь, чтобы верить в подобную чушь.
Он тяжело вздохнул:
— Похоже, я был о тебе слишком хорошего мнения. Ты настоящий хитрец.
— Не так давно вы называли это проницательностью, — кажется, так вы выразились? Это ставка. Возможно, тому, кто ошибочно считает себя бесхитростным, трудно понять, что игра — это не просто анализ сочетания карт. Игра — это своего рода психологическая война. Война против человеческих слабостей, их еще называют пороками. Не думал, что снова возьмусь за азартные игры, но благодаря вам это случилось.
Иноуэ возвел глаза к небу. Я проследил за его взглядом. Звезд не было видно. Он поднял ворот пиджака:
— Холодно не по сезону. А может, место такое.
Я смотрел на него. Передо мной стоял мужчина, четверть века назад в одиночку принявший на себя ответственность за ошибку друга. Мужчина, поплатившийся за это свободой движения, а это настоящая трагедия для дизайнера. Мужчина, несмотря на увечье, обеспечивший работой полсотни сотрудников. Вероятно, в прошлом это был Мужчина с большой буквы. Но как он изменился! Вероятно… вероятно, совесть, перевернутая вверх дном, — это и есть пресловутая зрелость.
— Я слишком долго говорил с тобой, Акияма. Бессмысленно долго. Я старался быть с тобой честным, но из этого ничего не вышло. Теперь я ухожу.
Он повернулся спиной. Передернув затвор, я дослал патрон в ствол. Он обернулся на звук. Взгляд его потемнел и устремился на оружие. Я тут же нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, и рукав его пиджака превратился в лохмотья. Он в замешательстве смотрел на свою руку.
— Не волнуйтесь. Вы не ранены. Это метод Сонэ, того самого, что издевался над вами. Но из люгера это сделать гораздо сложнее, чем из обычного пистолета.
Он изумленно уставился на меня. Меня позабавило его наивное выражение.
— Зачем ты это делаешь?
— Затем, чтобы услышать правду, которую вы утаили. Конечно, Эйко была самостоятельной взрослой женщиной. И все же я знаю ее, как никто другой. Во всяком случае, знаю ее достаточно, чтобы понять, что ваш рассказ неполон. Кое-кто назвал это расследованием. Но нет, все не настолько серьезно. Мне не нужны подробности. Так что можете быть кратким. Меня интересует один-единственный факт. Один-единственный. Вы изнасиловали ее? Или нет? Вот все, что я хочу знать.
Казалось, после короткого колебания он принял решение.
— Она, — севшим голосом сказал он, — она и вправду была красива удивительно чистой красотой. Возможно, при виде такой красоты меня бес попутал. Там, в доме у сестры, я действительно приложил некоторую силу. Но чтобы самоубийство?! Возможно ли такое? Подумаешь, беременность, это же не повод…
— Достаточно, — оборвал я его, — я все понял. У меня к вам есть предложение. Хотите поиграть?
— Поиграть?!
— Да. В начале нашего разговора вы были полны уверенности. Теперь она сыграла с вами злую шутку, обернувшись против вас же.
— Что обернулось против меня? На что ты намекаешь? Я вообще не помню, чтобы речь шла об игре.
— Я сказал, что, возможно, мой долг вас пристрелить. Вы невозмутимо ответили: «Хорошо. Пусть так». Верно? Теперь я желаю проверить искренность вашего ответа. Я писал вам, что увлекся стрельбой, но с тех пор минуло больше шести лет. Думаю, моя рука утратила твердость. Вон на том перекрестке есть торговый автомат с сигаретами. Видите, вон там, где вы отпустили такси? Ярдов сто пятьдесят. Сто тридцать или сто сорок метров. Довольно приличное расстояние. Вы идете туда, а я делаю один выстрел. И мы навсегда забываем друг о друге. Вот такая игра.
С его лица слетела невозмутимость. Я впервые видел у него такое выражение. Робость, даже испуг. Наверное, даже принимая на себя в одиночку ответственность за ошибку Мурабаяси, он не чувствовал такого страха. Но теперь все иначе. Он стал другим. Время жестоко. Все, что я видел сейчас перед собой, — это чужой страх.
— Не знаю, станет ли вам от этого легче, но я сообщу правила. Я не двинусь с этого места. Когда вы дойдете до середины перекрестка, я сделаю один выстрел из положения стоя, без опоры. Стрелять из этой позиции сложнее всего. Честность я гарантирую. Как только вы повернули за угол перекрестка или услышали, что пуля прошла мимо, — все, считайте, что вы в безопасности. К тому же у этого пистолета калибр двадцать два миллиметра. Не бойтесь. Если я не задену жизненно важный орган, вы отделаетесь простым ранением. А может, и вовсе промахнусь. Из опыта, приобретенного на американском Среднем Западе, могу сказать, что по движущейся мишени из положения стоя с такого расстояния в жизненно важный орган способен попасть только профессионал экстра-класса, а таких наберется не более одного процента. Остальные промахнутся. Начинающий стрелок не попадет даже в тело.
— Ты сумасшедший.
— Наверное, вы правы. Вероятность вашей безопасности очень велика, однако я в любом случае иду на преступление. Убийство или покушение на убийство. Думаю, вам хорошо известно, что в чем-то я остался мальчишкой.
— Ну а если я откажусь от этой идиотской ставки, что ты тогда будешь делать?
— С такого расстояния даже новичок запросто попадет в голову или в сердце. Если через пять секунд вы не начнете шевелиться, я пристрелю вас на месте. Уж поверьте, я, в отличие от вас, слов на ветер не бросаю.
Он словно вгрызся в меня взглядом. Направив ствол в землю, я передернул затвор и выбросил гильзу. В ночной тишине щелчок досылаемого в казенник нового патрона показался чудовищно громким. Его лицо окаменело. Робость уступила место настоящему страху. Я смотрел в его глаза. Раньше он никогда не выставлял своих чувств напоказ. Наконец, все еще обращенный лицом ко мне, он начал медленно пятиться, переводя взгляд с меня на оружие.
Потекло время. Медленно потекло время.
Отойдя ярдов на тридцать, он повернулся спиной. Он шел подволакивая ногу и время от времени оглядываясь на меня. Постепенно он прибавил шагу. Сжав рукоятку и направив дуло в землю, я лениво выжидал. Пятьдесят ярдов, шестьдесят. Иноуэ шел все быстрее. Провожая взглядом его спину, я наконец-то все понял. Да, Эйко была самостоятельным взрослым человеком. И она покончила с собой. Без колебаний взяла и покончила с собой. И я один знал причину. Мне все равно, чей это был ребенок. Все, что я хотел знать, — был ли это ее добровольный поступок или нет. Нет. Не был. Этот ее поступок не был добровольным.
Когда Иноуэ отошел на сто ярдов, я вскинул пистолет. Передо мной встало лицо Эйко и тут же исчезло. Ритм и умение концентрироваться. Вокруг была тишина. Одна только тишина. С шипением бежала по жилам кровь. Клокотало черное пламя. Сейчас я слышал только его. Иноуэ уже почти бежал. Сто тридцать ярдов. Я заглянул в оптический прицел. Перед глазами возник его затылок, подсвеченный сиянием торгового автомата. Седые пряди подпрыгивали в такт шагам. Мужчина, которого я когда-то уважал. Один из немногих, кто не имел привычки кичиться. Его седые пряди и плечи подпрыгивали вверх-вниз на границе света и тьмы.