Три человека с переломанными конечностями корчились передо мной на земле. Я наклонился. Сначала я осмотрел того, кто заговорил со мной первым. Не говоря ни слова, я проверил его пиджак. Отличный пиджак, сшит на заказ. Раз в десять дороже моего. Бумажник набит деньгами. Плотная пачка в двадцать или тридцать штук. Ни визиток, ни водительского удостоверения. Видимо, привез их сюда кто-то из двоих помоложе. Платиновая кредитка. «Кадзуя Кикумура», – прочитал я на ней. Я зашвырнул бумажник в темноту и окликнул его хозяина:
– Кто такой? Представься!
Его зрачки уставились на меня.
– А-а… Ты-ы? – промычал он, словно безумный. – Ты кто вообще?!
– Как ты и сказал, обычный салариман. Сам знаешь, раз поболтать со мной захотел. Что, родной язык позабыл? Сейчас я спрашиваю, а ты отвечаешь! Как звать? Кто тебя прислал?
– Н-н… не знаю.
– Ну, сейчас я тебе напомню.
Ногой я раскидал его переломанные руки по сторонам. Встал ногами на запястья. Просунул под спиной кол, пригвоздил локти к земле. Грудная клетка выгнулась вверх. Безуспешно пытаясь вырваться, парень задергался, как креветка. Глядя на перекошенное лицо, я всем весом уселся ему на бедра.
Из его горла вырвался стон. Но парень стиснул зубы и стерпел, чтобы не заорать. Кажется, сейчас таких называют «лосями».
Я зажал ему рот ладонью. Уселся поудобнее и занес кулак для удара. Особо я не раздумывал. Первый удар пришелся по нижнему ребру. Внутри плоти хрястнула кость. Глаза парня полезли из орбит. Он замычал. Ладонь стала мокрой от его слюны.
– Ну! Сколько у тебя еще ребер осталось? Сам посчитаешь? Сначала с ними разберемся, а дальше к позвоночнику перейдем. Чтоб ты знал: вежливо разговаривать не люблю. Так что потом не жалей.
Я занес руку. Следующее ребро. Главное – не сила, а точка удара. Парень задергался, как лягушка, через которую пропустили электрический ток. Моя ладонь загудела от его крика. Его глаза наполнились слезами. Когда крик оборвался, я убрал ладонь.
– Минамото… Клан Минамото…
– Я тебя не об этом спрашиваю. Чем ты занимаешься – и по бляхе твоей понятно. Учти: мне терять нечего. Вы меня сами в угол загнали. На кого работаешь? Кто твой босс? Думай быстрей, Кикумура. Так просто я от тебя не отстану.
Его глаза еще больше распахнулись. Я занялся третьим ребром. Хрясь. Парень издал звук сдувающегося дирижабля. Горячий и мокрый воздух засвистел у меня меж пальцев. Его тело обмякло.
Я снова убрал ладонь.
– Банда Кацунумы… – еле слышно выдавил он. – Мы все оттуда.
– Та-ак… С платиновой карточкой разгуливаешь. Что, прямо под боссом ходишь?
– Д-да…
– Я смотрю, много у вас там богатеньких развелось. Четверть века назад ни о каком Кацунуме и слышно не было.
Несмотря на боль, в его глазах мелькнуло удивление.
– Хидэки Кацунума откололся от банды Саэки… А Саэки… был дядькой моего отца.
– Так. И где этот Саэки сейчас?
– Помер… Но не в перестрелке… От инфаркта, лет пятнадцать назад… Так я слышал.
– Ясно. А что этому Кацунуме понадобилось от меня? Я никого не трогал. Его мне разыскивать некогда. Так что давай колись…
Он заколебался. Я знал, что для него это самое трудное. По их понятиям, выдать главаря, да еще какому-то «лоху» вроде меня, – все равно что самому себе кишки выпустить. Парень явно задумался о смысле жизни. Я схватил его за шиворот и прижал толстую шею к земле. Он начал задыхаться. Я терпеливо ждал, глядя, как его лицо наливается кровью. И чуть погодя схватился за кол, на котором его распял.
– Ладно! С ребрами закончили. Дальше возиться нет времени. Займемся позвоночником. Не волнуйся, я знаю, как это делается.
Было бы куда – его глаза расширились бы еще больше. Но больше было некуда. Я вгляделся в его перекошенное лицо. Запредельный ужас. Нечеловеческое напряжение. Нерешительность. Все смешалось на этом лице. Сколько раз я уже это видел…
И в этот миг странная белая пустота залила все вокруг. В голове пронеслось сразу все, что произошло. Очень быстро, за какие-то две или три секунды. Но достаточно, чтобы я сам себе поразился. Что я делаю? Что уже натворил? Мои руки двигались сами, я ни о чем не думал. Но разве я не знал, что будет, когда шел к стройплощадке?
Рука сама отпустила его. И тут же закружилась голова. Я надеялся, что снова справлюсь с собой, – но приступа такой слабости у меня еще не было никогда в жизни.
– Считай, что тебе повезло… – успел пробормотать я.
Затем его лицо расплылось и исчезло. Меня повело куда-то вбок. Асфальт приблизился к глазам и заполнил собою весь мир. Шершавый асфальт, воняющий сыростью. Асфальт, по которому бежал какой-то луч света. Не в силах крикнуть, я смотрел на этот луч и вспоминал черно-белую рябь аналоговой видеозаписи. И это было последнее, что я помнил, перед тем как память оборвалась.
Воздух дрожал.
Несколько секунд ушло на то, чтоб открыть глаза. Первое, что я увидел, – старое знакомое пятно на потолке. Я наконец-то дома. Лежу в своей постели. Голова в испарине. Жду, пока в этой голове прояснится. Слышится слабый шум кондиционера. Так вот почему дрожит воздух…
Я замечаю, что в комнате что-то не так. Что?
С трудом поворачиваю голову.
Рядом Охара. Положила локти ко мне на постель. Сидит в своем черном костюмчике, черной же блузке и глядит на меня, подперев подбородок ладонями. На секунду ее лицо расплывается, затем снова становится четким. Она улыбается:
– Ну что, проснулись?
С моей головы что-то падает. Мокрое полотенце со льдом. Ее рука тянется куда-то и водружает его обратно мне на лоб.
На стене за ее спиною часы. Двенадцать с чем-то. Значит, с тех пор, как я вырубился, не прошло и часа? Впрочем, рот открыть я могу. Пробую заговорить, но из меня вылетают какие-то хрипы.
– Охара…
– Что такое?
– Ты знаешь, что мои мозги иногда превращаются в соевый творог?
– Да у вас они постоянно такие. Что значит «иногда»?
– Ну… Это когда я вообще не понимаю, что вокруг происходит. Вот, например… Ты что здесь делаешь?
– Жду ваших объяснений. Я ведь тоже ничего не понимаю.
– Ну, тогда ты первая объясняй… Как я здесь оказался?
Она засмеялась и рассказала. По ее словам, выходило следующее.
Спускаясь по лестнице, она решила-таки вести себя так, как я ей сказал. Возможно, это последнее распоряжение ее безумного шефа. И выполнить его нетрудно. Думая об этом, она вошла в бар.
Удивленным хозяевам она сообщила, что отправила больного шефа домой, а сама решила выпить еще немного. Завязалась беседа, но Охара продолжала следить за временем. Когда прошло минут пятнадцать – половина назначенного мною срока, – Нами-тян вдруг спросила ее, зачем она так часто глядит на часы. И она рассказала.