…Астартес, истребляющие друг друга под багровым небом…
…золотой орел, низвергнутый с небес…
Образы разрушения и всеобщей гибели шествовали перед его внутренним взором, и, не выдержав, он закричал от боли. К нему взывали голоса. Он слышал свое имя, — имя, которым его нарек отец, и еще одно, то, которое шептали его подданные в страшные часы полуночной стражи.
Он открыл глаза, позволяя видениям угаснуть. Нахлынули ощущения реального мира: кровь и жгучие слезы у него на щеках. Он обернулся на звук голосов, повторяющих его имя.
На него уставились испуганные лица, но в этом не было ничего нового. Рты двигались, произнося какие-то слова, но он не мог различить их смысла за пронзительным визгом статики, заполнившим его мозг.
Что их так напугало? Что за зрелище могло пробудить подобный ужас?
Он посмотрел вниз и понял, что прижимает к палубе другого человека.
Гиганта в рваных золотых одеждах, с белоснежными волосами, испещренными рубиновыми каплями.
Алая бархатная мантия, расшитая золотой нитью, раскинулась под лежащим как расползающееся кровавое пятно.
Мощное загорелое тело. Израненное и истекающее кровью.
Оглядев распростертого под ним изувеченного человека, он поднял руки и сжал кулаки. С пальцев капало красное. В каждой молекуле запекшейся на губах чужой крови он ощущал теплоту и богатство тонов сложнейшего генетического кода.
Он знал этого гиганта.
Его имя давно стало легендой, а непреклонное сердце и боевое искусство не ведали равных.
Раненого звали Рогал Дорн.
Голоса вновь чего-то требовали. Он поднял голову. Говорил воин в золотой броне Имперских Кулаков с черно-белыми знаками различия первого капитана.
Этого воина он тоже знал…
— Курц! — воскликнул Сигизмунд. — Что ты наделал?
Пустота космоса за армированным стеклом была расцвечена мерцанием далеких звезд. Планеты безвестных систем вращались по отмеренным им от века орбитам, безразличные к человеческим драмам. Что знали живущие под светом этих солнц о системе Шерата и о крови, которая пролилась там во имя Империи Человека?
Курц подавил гнев, вызванный этими мыслями, и всмотрелся в свое отражение. Бесстрастные глаза цвета обсидиана на бледном, осунувшемся лице казались дырами в черноту космоса за бортом корабля. Длинные волосы смоляными прядями падали на широкие плечи примарха. Курц отвернулся от отражения — оно не вызывало никаких чувств, кроме разочарования.
Мрачный взгляд примарха привлек блеск металла: его доспех, хранившийся в затененном алькове у дальней стены. Курц пересек комнату и положил руку на череполикий шлем. Линзы шлема, схожие с драгоценными камнями, поблескивали в неярком освещении, а над висками возносились два черных крыла — острые крылья мстящего ангела ночи. Отполированные пластины доспеха были темны, каковые и пристало иметь примарху Повелителей Ночи. Каждая пластина была точно подогнана к его телу и по краям отделана золотом, отражающим звездный свет.
Отвернувшись от своего боевого доспеха, Курц принялся мерить шагами металлический пол обширной и мрачной комнаты, служившей ему пристанищем. Массивные стальные колонны поддерживали сводчатый потолок, скрывавшийся во мгле наверху. Гул мощного реактора звездного форта отдавался пульсацией в металле.
Эта эстетика функционального минимализма была характерна для Имперских Кулаков, построивших могущественную орбитальную крепость как базу для операции по покорению Шерата.
Дети Императора устроили традиционный пир в честь успешного завершения кампании еще до того, как прозвучал первый выстрел. При поддержке легиона Фулгрима и Повелителей Ночи Имперские Кулаки Рогала Дорна сломили оборону воинственной человеческой коалиции, препятствующей победному маршу Империума. После восьми месяцев тяжелых и кровопролитных боев имперский орел воспарил над дымящимися развалинами последнего оплота бунтовщиков. Но если легион Фулгрима был удостоен почестей и похвал, то поведение Повелителей Ночи вызвало лишь гнев Дорна.
Среди серебряных развалин Осмиума противостояние достигло высшей точки.
Дым погребальных костров окрасил небеса в черный цвет. Курц следил за тем, как его капелланы проводят казнь военнопленных, когда в лагерь заявился Дорн. Худощавое лицо примарха Имперских Кулаков ничего хорошего не предвещало.
— Курц!
Никогда прежде Рогал Дорн не называл его этим именем.
— Брат?
— Трон! Что ты тут вытворяешь? — взорвался Дорн.
Вместо обычного благожелательного тона в голосе его звучала ярость. Фаланга воинов в золотой броне вошла в лагерь следом за своим командиром, и Курц сразу почувствовал разлившееся в воздухе напряжение.
— Наказываю виновных, — бесстрастно ответил он. — Восстанавливаю порядок.
Примарх Имперских Кулаков замотал головой:
— Это не порядок, Курц, а геноцид. Прикажи своим воинам очистить позицию. Имперские Кулаки берут этот сектор под контроль.
— Очистить позицию? — переспросил Курц. — Разве они — не враги?
— Уже нет, — сказал Дорн. — Сейчас они военнопленные, но вскоре станут мирным населением и гражданами Империума. Разве ты забыл, ради чего Император начал Великий Крестовый Поход?
— Ради завоеваний, — ответил примарх Повелителей Ночи.
— Нет, — возразил Дорн, положив руку в золотой перчатке на наплечник Курца. — Мы — освободители, а не разрушители, брат. Мы несем свет истины, а не смерть. Для того чтобы эти люди признали наше право вершить судьбу Галактики, мы должны проявлять великодушие.
От прикосновения брата Курц брезгливо передернулся: ему противна была эта претензия на дружбу. В душе примарха Повелителей Ночи закипал гнев, но если Дорн и заметил что-то, то не подал виду.
— Эти люди восстали против нас и должны заплатить за свое преступление, — процедил Курц. — Империуму подчиняются из страха перед наказанием, и ты знаешь это не хуже других. Покарай бунтовщиков, и остальные усвоят, что противостоять нам — значит умереть.
Дорн покачал головой и взял Курца под локоть, чтобы увести подальше от любопытных взглядов.
— Ты не прав, но нам следует обсудить это наедине.
— Нет, — ответил Курц, сердито вырывая руку. — Ты полагаешь, что эти люди смиренно склонятся перед нами после того, как мы проявим сострадание? Милосердие придумано для слабаков и глупцов. Оно приведет лишь к развращению нравов и, раньше или позже, предательству. Держать эту планету под контролем поможет страх перед репрессиями, а не твое великодушие.
Дорн вздохнул:
— А ненависть, доставшаяся выжившим, будет переходить из поколения в поколение — и так до тех пор, пока планету не охватит война, причину которой не будет знать ни один из сражающихся. Это никогда не кончится, неужели ты не понимаешь? Ненависть порождает лишь ненависть. Невозможно построить Империум на фундаменте, пропитанном кровью.