— Мне нужно узнать, живы ли до сих пор его жена, дети?
Жужи подалась вперед.
— Семья Блауэров была и вправду очень близка с моим мужем. Я их плохо знала. Но все же мне известно — со слов мужа, — что Аладар Коган женился на единственной дочери господина Блауэра. Если не ошибаюсь, ее звали Каталина. Как бы то ни было, после смерти Блауэров к нему перешла их кожевенная фабрика. У них было двое детей — сын и дочь.
Наконец! Наконец-то Алекс нашла человека, который знал Коганов. Больше они не были призраками. Они обрели плоть и кровь.
— Кожевенная фабрика Блауэров была самой большой в Венгрии, а когда-то и самой большой во всей Австро-Венгерской империи. В войну их вынудили ее продать. Коганы были евреями, понимаете?
Алекс понимающе кивнула.
— Знаю.
— Они попросили моего мужа, Карла, купить фабрику, чтобы она не досталась фашистам. Муж был добрым человеком. Всегда помогал людям. Именно поэтому, когда пришли русские и попросили его помочь…
— Госпожа Вильмош… Жужи. Мне важно знать, что случилось с Коганами.
— Это было ужасно. — В глазах Жужи вспыхнул гнев. — Я узнала об этом в концентрационном лагере.
— Так вы были с Коганами в концентрационном лагере? — удивилась Алекс.
— Нет. Я же говорила — я жила на севере, в Мишкольце. Нас депортировали задолго до того, как начали высылать евреев из Будапешта. Меня еще раньше отправили в Аустерлиц. В 1944-м. Но в те дни я была здоровой и крепкой, и меня перевели в трудовой лагерь. — Жужи перевела дыхание. — В Германию. В Аллендорф. Я должна была делать бомбы — для фашистов. Я пробыла там год, но этого оказалось более чем достаточно.
Она помолчала, сложив руки на коленях.
Тишину нарушало только тиканье часов, временами его прерывал звук сирены, доносившийся с улицы. В комнате пахло так же, как и в комнате матери Алекс перед смертью, — старой больной женщиной.
— В 1945-м нас освободили американцы, — продолжала Жужи. — Должна сказать, к нам прекрасно относились. Я их никогда не забуду. Американские солдаты дали нам шоколад, сигареты, чулки. Ничего этого у меня не было с тех пор, как началась война. — Она закрыла глаза. — Они даже положили меня в Spital — если не ошибаюсь, вы называете это «госпиталь». Меня так хорошо кормили, что когда я вернулась в Венгрию, то весила больше ста килограммов.
Алекс быстро пересчитала — больше двухсот двадцати фунтов. Эта маленькая, хрупкая женщина когда-то была в два раза больше, чем сейчас.
— Когда именно вы узнали, что произошло с Коганами? — спросила Алекс.
— Когда я уезжала из Германии, в моем чемодане было полно подарков от американских солдат, — вздохнула она. — А когда я приехала в оккупированную советскими войсками Чехословакию, солдаты — русские солдаты — забрали все, включая и сам чемодан. Весь шоколад, еду, чулки… все.
— А Коганы?
— Я вернулась в Венгрию без ничего. Моя семья погибла, их всех убили. Тогда я решила ехать в Будапешт. Тут я и встретила своего мужа, Карла. — Жужи вытерла глаза платочком.
Алекс подождала немного, а потом спросила:
— Так когда вы познакомились с Коганами?
— Я с ними никогда не была знакома. — Вопрос рассердил Жужи.
— Но мне кажется, вы сказали, что были знакомы? «Неужели еще одна оборванная ниточка?»
Жужи отрицательно покачала головой.
— Я была в концентрационном лагере, как я их могла знать?
— Жужи, послушайте. Мне очень важно знать, что с ними случилось. В Швейцарии в банке есть счет, который принадлежит Коганам.
— На самом деле Блауэры были приятелями моего мужа. Не будучи евреем, он смог купить их фабрику, когда в конце войны в Венгрию вошли фашисты. Потом пришли советские солдаты, фабрика была разрушена — очень сильно. Но мой муж упорно трудился, чтобы восстановить ее и поднять дело. Мы поженились через год после моего возвращения. Он был добрым человеком. Потом однажды — если не ошибаюсь, это случилось в 1947-м — в дверь постучали русские солдаты и сказали мужу, что им нужна его помощь. «Так, один пустяк!» — заявили они. Знаете, что это значит?
Алекс решила не перебивать ее — точно так же, как и Шандора.
— Это значит «пошли поможешь». Так они ему тогда сказали: «Пойдем, поможешь». И все. Ты нам нужен. Только на сегодня. И он пошел. — Жужи замолчала. — Больше я его не видела.
Она расплакалась.
Алекс встала с кровати, села возле нее на корточки, взяла маленькие ручки Жужи в свои.
— Не волнуйтесь, все будет хорошо.
— Они отправили его в Сибирь, — выдавила Жужи. — Какой-то человек нашел записку, которую муж бросил с поезда, и принес мне. Я ее до сих пор храню. — Она в отчаянии оглядела комнату. — Она где-то здесь.
— Не волнуйтесь, — успокоила ее Алекс. — Это неважно.
— Он написал: пусть тот, кто найдет записку, отнесет ее жене и расскажет, что произошло, — что его сослали. Карл просил передать, что любит меня. — Жужи достала носовой платок и вытерла слезы. — Больше известий от него не было. Никогда.
Алекс пошла в кухню и принесла Жужи стакан воды. Подала ей и осталась стоять рядом, пока та успокоилась.
— Я надеялась, что его отпустят, — продолжала Жужи. — Но он не пришел. А потом коммунисты отобрали у меня фабрику. Отобрали все. Мне еще повезло, что осталась хоть эта квартира. Вот все, что у меня теперь есть.
Зазвонил телефон. Жужи еле встала, чтобы подойти к нему.
— Видите, что со мной сделали фашисты? — Она похромала к телефону.
Пока Жужи разговаривала, Алекс думала о том, как, должно быть, страдала эта женщина и о скольком она умолчала. Алекс вспомнился видеофильм в музее Анны Франк: там были показаны мучения и страдания, голод и бесчеловечные фашистские эксперименты на узниках концлагерей.
Жужи несколько раз повторила «Servus» [48] и повесила трубку.
Алекс помогла ей снова устроиться в кресле. «Если у меня когда-нибудь будут деньги, — сказала она себе, — эта женщина тоже их получит, чтобы иметь достойный дом и хорошее медицинское обслуживание».
— То, что они сделали — ужасно, — пожаловалась Жужи, возвращаясь в свое кресло.
— Кто сделал?
— Нацисты. Разве не за этим вы пришли? Вы ведь хотели узнать, что случилось с Коганами?
— Да, именно. — Сердце Алекс ухнуло вниз. — Я лишь хотела спросить…
— Это случилось в конце войны, прямо перед вступлением русских в Будапешт. Аладар Коган оказался в числе первых расстрелянных. Их вытаскивали ночью из постели, вели к реке и расстреливали. Я слышала, его жене Каталине удалось за деньги договориться с каким-то фашистским офицером, который пообещал доставить их в Румынию в целости и сохранности. Знаете, тогда евреям там было безопасно. — Жужи подалась вперед и посмотрела Алекс прямо в глаза. — Но ее обманули.