Напрасно искал я запаску под днищем, потом сзади, рядом с мотором, и наконец, пришел к заключению, что она под капотом, но открыть его так и не смог. Пришлось идти пешком по окружной автостраде до телефонной будки, ждать эвакуатор и ехать на сервис в Ла Плен Сен-Дени, где механик взломал капот ломом, а потом закрепил амортизационным шнуром. Естественно, сразу после этого я полез в бардачок за техпаспортом, чтобы посмотреть рекомендованный уровень давления для колес «фольксвагена», и обнаружил в глубине ручку от капота. Но было поздно. Я продолжил путь на бегемоте, который то и дело широко разевал пасть.
Еще двести километров прополз в густеющем тумане и успел выучить наизусть кассету Джо Дассена, купленную на сервисе; было уже десять минут пятого, когда под аккомпанемент «Бабьего лета» я свернул с автострады к Аббевилю. Почему-то охрип, загнусавил, голова раскалывалась, но чувствовал себя во всеоружии.
Под звуки «Америки» я покружил по развязкам, проехал вдоль затопленных полей и через тихие городишки, обозначенные гигантскими панно с ограничениями скорости и вырулил к Кайе-сюр-Мер, где видны лишь фонари. Спросил у рыбака в куртке с капюшоном, спешащего под дождем домой, как мне попасть в Урдель. Он указал в ту сторону, откуда я приехал. Я развернулся, пытаясь сориентироваться на перекрестках, до обидного похожих друг на друга. Километров двадцать петлял по проселкам, утопая в грязи и опустив стекла, чтобы не запотевали, но обнаружил лишь дюны, опустевшие кемпинги да бесконечные плантации свеклы. Я уже начал отчаиваться, вдыхая сладковатые испарения, когда свет моих фар выхватил рекламный щит, расхваливающий типовые домики — Урдельское шоссе, дом девять, «в самом центре живописного природного заповедника Соммской бухты». Впереди ветер раскачивал стрелы подъемных кранов на стройплощадке, на них я и решил держать курс. Далекий колокол прозвонил половину четвертого, тьма постепенно взяла верх над туманом. Заповедник осмотрим в другой раз.
Я останавливаюсь возле дома номер восемь из кирпича и песчаника, он жмется к двум братьям-близнецам и смотрит на дамбу. Да, не такого я ждал; впрочем, фантазия Карин умеет поэтизировать любое безобразие, от сельского питбуля до ночного метро, не говоря уж про очередь в «Макдоналдсе». Это даже трогательно, что «Принцессу песков» она открыла с таким восторгом не где-нибудь, а в безликом домике рядом со стройкой.
Я припарковался на пустынной набережной, между распятием и маленьким рыболовным суденышком, что поскрипывает на талях. Огонек маяка каждые пять секунд прорезает туман. Кричат чайки, тихонько постукивают ставни. Печка в моем «жуке» сломана, ноги закоченели, пальцы онемели, потому что я всю дорогу протирал ветровое стекло салфеткой для очков. Я вылез из машины поразмяться, подошел к распятию на верхушке стелы в память об унесенных течением туристах. Рыболовные сети примотаны к объявлениям, грозящим смертельной опасностью туристам, которые не выйдут на сушу за три часа до прилива. Вокруг ни одного кафе, и я принимаю решение объявиться — пусть на двадцать минут раньше назначенного срока. В последний раз повторяю в уме свою историю. Все, я готов. Сердце щемит, в голове один Джо Дассен, я жму на звонок.
Дверь открывает высокий блондин в свитере из крученой шерсти. Я здороваюсь несколько удивленный. Он отвечает мне что-то вроде «Ай-йо» и с явным облегчением показывает на коридор. Я вхожу в комнату, где с десяток таких же здоровяков в свитерах сгрудились над картой побережья, испещренной крестами и стрелками. А я-то решил, что мы тут будем одни. Девица в комбинезоне для серфинга подходит ко мне с приветливой улыбкой на лице и термосом с кофе в руках, и я у нее спрашиваю, здесь ли Карин. Она повторяет это имя на каком-то скандинавском языке трем-четырем блондинам, те пожимают плечами, тогда она показывает мне на лестницу. Из того, что она дальше пытается объяснить мне жестами, я вроде бы понял, что мне не стоит принимать душ, потому что горячая вода закончилась, но я могу и ошибаться.
В крайнем замешательстве поднимаюсь на второй этаж. Сколько дверей ни открываю, не нахожу ничего похожего на библиотеку. Все говорит о том, что это сдающийся в аренду на лето загородный дом, задуманный так, чтобы разместить максимальное количество людей при минимальных проблемах с уборкой. Пол, покрытый линолеумом, весь в песке, на кроватях разложены спальные мешки. Оригинальные вкусы у моей читательницы. Я спускаюсь вниз и жду ее среди скандинавов, которые освобождают для меня пуф. Судя по чертежам у них на коленях и снаряжению вдоль стены, эта команда наверняка готовится к соревнованию на сухопутных парусниках. Как видно, подруга Карин, которая должна была предоставить нам свободный дом, просто ошиблась в графике заездов.
Девушка в переливающемся комбинезоне вернулась из кухни с пакетом печенья. И так возбужденно, с такой надеждой стала снова изображать мне проблемы с душем, что я в конце концов догадался: она принимает меня за сантехника. Я постарался как можно выразительнее и тактичнее дать ей понять, что жду здесь подругу хозяйки дома и вообще-то собираюсь провести с ней ночь любви. Секунд на десять она застыла, нахмурив брови, а потом начала объяснять мне по новой, что хочет принять душ, ей холодно, потом показывает мне на входную дверь, видно хочет, чтобы я взял бинокль и отыскал человека с отверткой. Вроде бы так. А, может, она изображает какого-то субъекта в круглых очках, у которого автомобиль не заводится.
Я не стал с ней препираться, надел куртку и вышел в туман прогуляться. На дороге, едва различимой, царит абсолютная тишина. Ни одной машины, ни одного прохожего. Поколебавшись минуту, я зашагал вдоль дамбы в надежде отыскать центр городка. Через пятьсот метров улица упирается в маяк. Последнее перед ним здание — крошечная гостиница, где одинокий коммивояжер яростно разламывает панцирь краба. Унылые столики с перевернутыми стульями вокруг него отбивают у меня желание зайти. Рядом на песчаной дорожке все время гудит и мигает какой-то «универсал», забитый полярной амуницией, и коммивояжер, смирившись, выползает отключать сигнализацию прямо с салфеткой на шее.
Продрогнув до костей, не солоно хлебавши возвращаюсь назад. В окрестных домиках светятся лишь несколько окон. Заслышав шум подъезжающей машины, невольно ускоряю шаг: автомобиль проносится мимо восьмого дома и меня, не сбавляя хода. Не знаю, как будет добираться Карин, на машине, поездом или на мотоцикле, но мой «жук» по-прежнему стоит на набережной один-одинешенек, и я не видел ни одного такси. Дохожу до подъемных кранов на строительной площадке, где, кажется, был телефон-автомат. Набираю номер ее мобильника, и механический голос сообщает по-французски, по-английски и, конечно, по-фламандски, что в ящике голосовых сообщений не осталось места для новой записи. Связь тут же оборвалась. Я плетусь обратно к маяку.
Снова захожу в дом, первый этаж уже пуст, на втором кто-то топает, передвигает кровати и спускает воду в туалете. Иду на кухню, грязные тарелки громоздятся в мойке, сток забился макаронами. Если сухопутные яхтсмены в семь вечера ложатся спать, значит, разбудят меня рано. Ну да ничего, свожу Карин поужинать в Аббевиль, там и поищем гостиницу. Я сажусь у телефона, проверяю, подключен ли он, опять попадаю на механический голос и получаю от ворот поворот. Может, железнодорожники бастуют. Или пробки на шоссе. Она меня, конечно, предупредит.