— Фредерик, рад вас видеть! Но вы же к нам не собирались, — напоминает он, понизив голос на три тона.
Я объясняю, что был нездоров, но теперь мне лучше.
— Досадно, — вздохнул он, покусывая ноготь. — Ну ничего, мы все уладим.
И хлопает в ладоши, загоняя своих подопечных в банкетный зал. Последовавшая за этим суматоха рождает во мне странную ностальгию. Льстецы ловят мой взгляд, злопамятные отворачиваются от меня, и все они напоминают мне, что это мое последнее появление на публике. Я не жалею о преимуществах, отныне потерянных, о привычках, с которыми решил по кончить. Но сейчас-то я понимаю, что мог немало позабавиться, когда был Фредериком, и напрасно я отравлял себе радость жизни, принимая роль, которую мне отвели, так близко к сердцу. Во имя Литературы — интересно, что это? — я только и делал, что обличал фальшивые ценности, ругал всех подряд, выжигал сорняки, но сам почти ничего не вырастил. Сколько начинающих писателей обязаны мне своим успехом по сравнению с теми, кого я низверг с пьедестала? В конечном счете, «пиком» моей карьеры так и останется Гийом Пейроль, а что я сделал? Из-под палки похвалил весьма посредственный роман, прочтя не более десяти страниц. В результате эти мои незаслуженные похвалы сослужат ему плохую службу: он возомнит о себе бог знает что, поверит в собственную гениальность и постарается повторить прежний успех, но его очень быстро поставят на место; он будет кричать, что все это козни завистников, а на него плюнут и разотрут, и конечно, он уже никогда не напишет ничего стоящего, а мог бы, если бы страдал в одиночестве, в безвестности, и не встретил меня на своем пути. Я усмехаюсь, хоть это совсем не смешно. Мне так и не удалось стать настоящим циником. С другой стороны, лишь осознание вины может хоть немного облегчить ее груз.
Мне поставили дополнительный куверт, а владелец виноградника как раз решил проинформировать нас о том, что революционная идея высаживать лозы рядами и таким образом упростить сбор урожая принадлежит папе-виноделу Клименту V. Все мы рукоплещем с набитыми ртами. Его речь занимательна, но нам как раз подали горячие закуски. Правда, официанты, словно их кто-то подгоняет, уже начали убирать со столов, и пока мы пропускаем стаканчик-другой, на сцене появляется бородатый тенор и затягивает какой-то мрачный романс.
Чтобы поддержать нас в тонусе, неподражаемый Жан-Пьер Тюиль шныряет с микрофоном между столиками и выспрашивает у разгоряченных гостей, все ли в порядке, прекрасна ли жизнь и пьянит ли вино, восторженно изрекая, что волшебная бутылка роднит литературу с религией, а он страшно рад представить нам Леклезио [54] , который почти не выходит в свет и теперь натужно улыбается в микрофон, пытаясь незаметно проглотить кусок баклажана. Бородач заканчивает свое выступление со слезами на глазах, и его быстренько убирают, чтобы вручить Бернару Пиво папский жезл. Поскольку понтифик обещает быть кратким, Тюиль, боясь, как бы не случилось пауз, собирает кардиналов у сервировочного столика и шепчет: «Приготовьтесь!» Во время оваций он вежливо отодвигает нас назад, потом подталкивает в свет прожекторов и жестом просит у присутствующих тишины.
— А вот и кардиналы! Они были выбраны профессиональным жюри виноделов, и этих столпов нашей словесности четверо, вот только Франсуа Нурисье [55] просил его извинить: неотложные дела не дают ему вернуться в Париж.
Зал почтил аплодисментами самого Нурисье и то, что ему хватило мудрости не прийти.
— Справа от меня всем вам известный Ив Берже, знаменитый издатель и в то же время писатель, певец бескрайних просторов. Слева Анджело Ринальди, грозный критик, не менее утонченный беллетрист, превосходный стилист. И, наконец, у меня за спиной, вот я пропускаю его вперед, тоже знаменитый литературный критик Фредерик Ланберг, известный не только своим острым языком, но и… — Он запнулся, быстренько сверился с карточкой и, убедившись, что больше мне похвастаться нечем, заключил: —…и борзым пером! Что ж, еще раз браво, приятного аппетита, но вы не расходитесь, сейчас девушки принесут кардиналам подарочные бутылки вина, и будем фотографироваться для семейного альбома!
Под прицельным огнем фотовспышек певец бескрайних просторов приобнял за плечи превосходного стилиста и борзое перо. Чуть поближе, Ив, улыбочку, Анджело, и вы, третий, смотрите на меня, пжалста.
— Ты как, старик, ничего? — подивился моему непривычно беспечному виду Берже.
Я заверил, что ничего. Нарушая традицию, он ни слова не сказал ни о своих авторах, ни о своей собственной книге. Нужную информацию он добывает первым и, конечно, уже знает, что моя должность освобождается, а значит, нет смысла что-либо мне продавать.
— Ладно, все утрясется, — заключает он, смяв мое плечо с дружеским участием, очень похожим на искреннее. А почему бы и нет, ведь ему это ничего не стоит.
После горячего я исчез и прежде, чем выкинуть усы в помойку, решил устроить себе самую последнюю проверку.
Шамперре — это средней руки выставочный центр, где проходят то распродажи подержанных автомобилей, то аукционы антиквариата, то презентации новых технологий, то слеты ясновидящих. Я купил в кассе билет с правом на консультацию и, вооружившись планом центра, устремился в лабиринт на поиски мадам Раниты, павильон Ф-19. Побродив между витринами с оккультным товаром и прозрачными кабинками, где провидцы вопрошают свои кристаллы в клубах ладана, увидел наконец вывеску, соответствующую отметке на плане. Маститые соседи, обладательница Золотой Совы 96 в области белой магии и медиум — «участник телепередач» совсем затмили мою ясновидящую соседку, и она целиком погрузилась в чтение журнала «Современная женщина». Отодвинув занавеску, я голосом Фредерика спросил, свободна ли она. Гадалка закрыла журнал, сунула ноги в туфли и указала мне на стул.
Сажусь медленно, понимая, что играю с огнем. Но сердце щемит не только от страха разоблачения. Нынче утром я зарегистрировал «жука» Ришара на имя Фредерика и очень тяжело пережил эту экспроприацию, это физическое и административное вторжение одного в жизнь другого. Я создал слишком сложную систему координат и стал подозрителен сам себе. И если восстановление кредитки прошло как по маслу, то эпопея с «жуком» превратилась в кошмарные испытания. Несмотря на усы, очки в черепаховой оправе и кашемировую куртку, я совсем запутался в своих героях, в их голосах, жестах и подписях. Работник штрафстоянки, сидящий за переговорным устройством, должно быть, принял меня за психа. К счастью, процент наркоманов в Алле столь велик, что мои заморочки не вызвали у него особого интереса.
— Перетасуйте карты, разложите три стопки по шесть и четыре первые переверните.
— Что-что?
Она повторила помедленней. Я сосредоточился, чтобы приспособиться к настоящему моменту, к моему персонажу, костюму, уровню жизни, положению безутешного вдовца и проблемам на работе.