— Я пойду пожелать ему спокойной ночи, — вздохнула я.
В маленькой комнате Адем оставил гореть ночник. Я села на край кровати. Веки Мелиха были полуприкрыты, и глаза медленно двигались от одного уголка к другому, он уже крепко спал. Я подтянула ему одеяло к подбородку, разгладила волосы на лбу. Он медленно несколько раз помотал головой из стороны в сторону, потом совсем тихо простонал:
— Я хочу к бабушке.
Я подумала о матери Адема — пожилой женщине в черном, чей портрет в рамке висел у нас в гостиной, конечно же, Адем рассказывал ему о бабуле. Наклонившись, я поцеловала его в лоб.
— Она очень далеко, твоя бабушка, — прошептала я. — Но она думает о тебе. Спи.
Он еще раз помотал головой, его веки приоткрылись, казалось, он на мгновение проснулся, потом вздохнул:
— Нет, я хочу к другой бабушке.
Темное крыло снова накрыло меня. Я опять подумала, что все это не продлится долго — я нашла и надеюсь удержать тебя, но мрачные символы множились, проявлялись, оживали, тянули к нам свои руки и уже говорили устами моего сына, а я не знала, сколько пройдет времени, прежде чем они заговорят моими собственными.
Наш лес все еще был королевством, но постепенно уже превращался в место, вызывавшее во мне ужас и вечный страх потерять тебя. Теперь ты больше не сидел у меня на плечах, не держал за руку, здесь ты был у себя дома, а я была всего лишь гостьей — я видела это. Ты напрасно старался быть меньше меня, ты и так без усилий обгонял меня, свет и тень становились в этом твоими союзниками, вот ты шел передо мной, напевая, ведя палкой по стволам деревьев, но уже через мгновение ты исчезал. Я не знала, где тебя искать, во время игр ты часто не оставлял для меня места в своих историях, и мне приходилось неустанно бродить между деревьев, проползать на четвереньках через колючки, обшаривая взглядом листву, подстерегая то зайца, то заколдованный камень, то короля. Я знала, что ты где-то рядом — малейшие шорохи иногда выдавали тебя, но у тебя был дар оставаться незамеченным. Собака, притаившись у твоих ног, сидела бесшумно, и только ее глаза светились в полумраке.
Я долго искала тебя, поднимая носком туфли низкие ветви рябины, под которыми ты любил прятаться, палкой раздирала своды папоротника. Я помню, что иногда искала тебя целыми днями, боясь, что дверцы в твою историю захлопнутся внутри тебя и уже никогда не выпустят, даже если бы ты захотел вернуться. Много раз, когда спускалась ночь, мне приходилось идти за родителями, я возвращалась домой в слезах, боясь, что меня накажут за то, что я не уследила за тобой, но другого выбора у меня не было. Папа шел со мной, держа фонарь, он обшаривал темноту и громко звал тебя, или это была мама, она расспрашивала меня, вытирая мое лицо платком, потом исчезала и спустя минуту возвращалась, улыбаясь и ведя тебя за руку. Именно к ней я побежала в тот раз, когда ты упал с дерева, и в тот, когда ты чуть не утонул.
В истории, которую ты придумал в тот день, ты был птицей. Ты долго бегал по полю, махал руками, словно это были крылья, щебетал, и действительно твои глаза в тот момент напоминали птичьи — круглые, черные и неподвижные. В лесу мы нашли маленькую поляну, похожую на колодец, — в колонне света кружились частицы пыльцы. Там было старое узловатое дерево, и я сделала тебе короткую лесенку, чтобы ты мог забраться на нижнюю ветку. Ты забрался на него верхом, а я села рядом на траву. Было жарко, солнце и лесные запахи были одуряющими, и я на минуту закрыла глаза. Должно быть, я уснула, потому что проснулась неожиданно от резкого птичьего крика. Тебя не было на ветке, тебя не было и на полянке, при том что ты не смог бы спуститься сам. Возле дерева лаяла собака, задрав кверху морду. Я подняла голову, оглядывая ствол до самой верхушки, и заметила там черную птицу, неловко и упрямо кружащую в лучах света. Я почувствовала, что сердце остановилось у меня в груди. На этот раз все, неясно промелькнуло у меня в голове, мы никогда не вернемся назад, мы никогда не вернемся.
Птица издавала настойчивые и упрямые крики, неловко била крыльями, и я в смятении протянула руку, чтобы ты смог сесть на нее, но, казалось, ты не видел меня, продолжая кружить вокруг-старого дерева. Тут я услышала звонкий отдаленный смех, еще раз внимательно осмотрев листву, я заметила крохотный силуэт среди веток. Ты воспользовался моим сном, чтобы залезть на самую верхушку дерева, тебя было едва видно, так хорошо ты спрятался в листве. Я тотчас опустила руку, опасаясь, что ты заметишь, насколько я приняла всерьез твою шутку, и велела тебе спускаться. Птица продолжала кружиться вокруг тебя, должно быть, ты потревожил ее гнездо, и нападала, пыталась прогнать тебя, маша крыльями и целясь клювом. Я снова крикнула, чтобы ты спускался. «Или ты хочешь, чтобы я сняла тебя?» — спрашивала я, но уже знала, что не смогу этого сделать. Ты был так высоко, что я едва видела тебя, даже задрав голову, но, когда ты ответил, я услышала тебя очень ясно, словно ты сидел у меня на руках. Нет, говорил ты, я птица, я умею летать!
Я не успела открыть рот, как птица полетела прямо на тебя, и ты бросился в пустоту, как акробат, который прыгает в руки другого, который ловит его, протянув руки, но одним взмахом крыла птица улетела, и ты провалился в пустоту. Я услышала ужасный крик и смутно подумала, что мама могла следить за нами, может быть, она тайком шла позади каждую нашу прогулку, и сейчас она могла видеть, как ее ненормальный ребенок вот-вот разобьется о землю. Потом я поняла, что это был мой крик — крик ужаса и отчаяния, но даже после этого я не могла перестать, я продолжала кричать и после того, как ты упал где-то за поляной в кусты папоротника. Черная птица исчезла.
Я побежала к тебе. Я все время падала, мои ноги подгибались, а листья папоротника, словно руки, хватали за лодыжки; наконец я увидела светлое пятно в зарослях, бросилась в эту сторону и упала рядом с тобой. Твои глаза были закрыты, а лицо разбито, в царапинах и шишках. Собака лизала твои губы, жалобно скуля.
Подняв тебя на руки, я побежала к дому. Мне было так страшно, что я потерялась, и потребовалось немало времени, прежде чем я нашла путь из чащи, много раз ноги снова приводили меня на солнечную полянку, словно весь мир превратился в огромный лес, а эта поляна была единственным пятном света, его ядром, желтком яйца. Наконец я вышла на дорогу и побежала через поля. Домой я пришла, изодранная колючками, захлебываясь рыданиями. Мама была дома, она тотчас взяла тебя на руки, внимательно осмотрела ушибы на лице и слегка вывихнутую ногу. Потом уложила тебя на кровать, а когда я попыталась пойти за ней, она оттолкнула меня мягким, но решительным жестом со словами: «Тише, Элен, подожди немного за дверью, пожалуйста».
Я ждала в коридоре, сидя на корточках и не переставая плакать. Спустя, казалось, вечность она открыла дверь и позвала меня внутрь. Ты все еще лежал, но твои глаза были открыты, улыбаясь, ты смотрел на меня, а мама погладила меня по голове и сказала: «Посмотри, видипгь — с ним все хорошо». И она ушла за двумя стаканами лимонада, а я села на край кровати.
— Ты видела, я летал, — зашептал ты, — я был птицей, я летал.
Кончиками пальцев я ощупала шишку на твоем виске.