Когда-то здесь размещалась типография, принадлежавшая одному из самых знатных семейств Милана – Кабасси. Когда мои бывшие товарищи заняли ее, после того как их изгнали из очередного здания, молодой Кабасси решил, что ему не к лицу насылать на них войско на верблюдах, а проще договориться о, скажем, символической аренде. С тех пор прошло много лет, отношения с владельцем, как мне сказали, по-прежнему прекрасные, но денег уже никто ему не платит.
Район, где располагалось здание центра, был откровенно промышленным, с кучей фабрик. Совсем рядом с «Леонкавалло», вокруг широкой площади, высились два небоскреба компании «Сони» и три ужасных пятнадцатиэтажных жилых дома, в одном из которых находился – подумать только! – офис крикливого комитета «Анти-Леонкавалло».
Те, кому случалось бывать в этих краях, часто встречают на улицах представителей комитета, угрюмых мужчин среднего возраста, устраивающих непристойные спектакли с президиумами и мегафонами, пытающихся привлечь к участию в них любого политика, готового помочь им очистить квартал и город от «чуждых элементов». Бывший начальник полиции Милана, Пелиде Орто, одно время даже пытался сделать на них ставку, лелея идею создания на их основе массового движения в свою поддержку на случай выбора его в мэры, но ему это не просто не удалось – его провалили задолго до выборов, и он в конце концов слинял.
Со временем комитет стал частью местного фольклора, бессильный против сотен молодых и не очень молодых людей, которые прибывали целыми группами, устраивая в социальном центре концерты и дискотеки.
В тот вечер, когда я пришел туда, была пятница, а это традиционно концертный день. Очередь к входу свидетельствовала о том, что сегодня здесь играют музыканты, занимающие первые строчки альтернативного хит-парада. Бесконечная людская лента брала начало где-то далеко на улице, закупоривала вход в центр, поднималась по лестнице и исчезала в глубине здания.
– Кто, черт побери, играет сегодня? – спросил я у симпатичной девчонки, притиснутой давкой к моему боку.
– «Бронкские Барабанщики»!
– Первый раз слышу. Они из Америки?
– Они французы, придурок.
– Ну извини, а что, во Франции тоже есть Бронкс?
Она мне не ответила, затянутая омутом, оторвавшим ее от меня. Перетерпев двадцать минут давки, я оказался у кассы. Сунул десять монет блондинке, сидящей, словно в клетке, за решетчатой загородкой, и протиснулся в огромный, под завязку набитый зал.
Здесь находилось около пяти тысяч человек самой разнообразной наружности, среди которых выделялись «прикинутые» по случаю панки и человек пятьдесят металлистов. Самой распространенной одеждой были куртки, банданы и спортивная обувь. Фраков и смокингов не наблюдалось.
На сцене двадцать мускулистых парней, голых по пояс, громко и ритмично колотили молотками по молочным бидонам. Управлял этими красавцами лысый гигант, который что-то ревел на арго и отбивал ритм ладонями по барабану, словно задавая темп гребцам на римской галере. И в этом грохоте по небольшому оставшемуся свободным пространству перекатывались людские волны.
Все– таки бидоны не тянули на серьезный многотональный инструмент и скоро начали мне надоедать. Я стоически выдерживал удары по печени и барабанным перепонкам минут двадцать, затем плюнул и стал продираться сквозь толпу в сторону внутреннего дворика, сопровождаемый хлопками по плечам или презрительными взглядами тех, с кем я когда-то был знаком. Наконец я вывалился из толпы и с облегчением вздохнул.
Двор выглядел более пригодным для жизни. Почти все гости центра были на концерте, и я мог передвигаться по двору, никого не толкая. Ребята небольшими группками сидели на стульях, на столах, на всем, на чем можно было сидеть, болтая, потягивая пиво из пластиковых стаканов, оживленно споря о политике. С десяток собак, виляя хвостами, вертелись у них под ногами, а их хозяева с улыбкой наблюдали за четвероногими.
Ко мне с деловым видом подбежал питбуль и принялся обнюхивать отвороты брюк. Я замер, хорошо зная, что собаки этой породы не очень-то предсказуемы.
– Не беспокойся, – сказал парень в кожаной куртке и рваных джинсах, наблюдавший за сценой в нескольких шагах от меня. – Он очень добродушный, ты, главное, не делай резких движений.
– Я тоже очень добродушный, – ответил я тихим голосом, чтобы не рассердить пса, – и все-таки, если ты его не заберешь от меня как можно скорее, я рискую потерять контроль над собой и придушу тебя его поводком.
Парень с обидой посмотрел на меня и окликнул своего пса.
Наконец у стойки бара, пристроенного к одной из стен двора, мне удалось разглядеть высокую, немного сутулую фигуру Даниэле Дзуккеро. Моих лет, волос, как и у меня, на физиономии больше, чем на голове, и тоже в очках. На этом наше сходство заканчивалось. Он больше тянул на студента-переростка, а я – на портового грузчика.
– Какая честь! – развел он руками. – Сейчас пойду и объявлю об этом в зале, чтобы тебе устроили торжественную встречу!
Я пожал ему руку:
– Лучше не надо. Если меня увидят, могут подумать, что мы организуем восстание пролетариата. И потом, я не собираюсь красть у тебя венок славы.
Мы еще несколько минут обменивались благоглупостями, протискиваясь сквозь толпу, набившуюся в поисках выпивки в небольшой зальчик, заполненный сигаретным дымом, словно каминная труба, пока не выскользнули в задний дворик бара, заставленный пивными бочками и ящиками с бутылками и жестяными банками. На немногих целых стульях расположились с десяток активистов центра, никого из старой гвардии. Пол был усыпан сырыми опилками, на стенах висели старые плакаты еще более старых мероприятий «Лео». Свободных стульев не было, и я остался стоять, прислонившись к стене, давно нуждавшейся в покраске.
– Ну вот, Сандроне, здесь все те, кто имел дело со Скиццо в ту самую пятницу, – сказал, глядя на меня, Даниэле, затем обернулся к остальным. – Итак, история вам известна. Подчеркиваю еще раз, чтобы потом никто не ворчал за моей спиной: все, что от нас хотят услышать, не имеет никакого отношения к работе на полицию. Всем ясно?
Разумеется, ясно было не всем. Один из присутствующих, кривя физиономию, пренебрежительно высказался обо мне и моем способе зарабатывать себе на хлеб. Другие изъяснились в том смысле, что, невзирая на объяснения Даниэле, от всего этого попахивает полицейщиной, а их от этого мутит, и они не собираются отвечать на мои вопросы и вообще участвовать в подобной мерзости. Я не вмешивался в разговор добрых полчаса, потягивая чешское пиво из пластмассового стакана и ожидая, когда Даниэле и остальные, убежденные в необходимости этой встречи, выговорятся до конца. Наконец слово предоставили мне.
– Я работаю на адвоката Мирко Бастони, – начал я. – Вы должны хорошо знать его, потому что он защищал ваших в некоторых процессах. Сейчас он взялся за защиту Скиццо и попросил меня собрать доказательства, которые дали бы возможность оправдать парня. Это непросто, и нужно, чтобы вы мне помогли выяснить, что он делал, когда приходил сюда в последний раз. Он помнит только, что приходил в центр в пятницу, а дальше, вплоть до ареста – провал. Кто что может сообщить по этому поводу?