Он насмешливо фыркает:
— Вы так в себе уверены?
— Мне не страшно ошибиться, я защищен. А вы имеете право обратиться к кому-нибудь другому. В Изере [1] немало превосходных консультантов.
Засунув кулаки в карманы полосатого офисного пиджака, который явно не стал для него таким же привычным, как анорак, он бросает в ответ:
— Вы прекрасно знаете, что мой банк требовал пригласить именно вас!
Я прикуриваю «Боярд-маис» от настольной зажигалки — золоченой мини-ракетки для сквоша, с его инициалами на хромированном корпусе, рождественский подарок.
— Кстати, если я вас вытащу, банк придется сменить. Базовая ставка по кредиту на оборудование три процента плюс инфляция… Да они просто вытерли о вас ноги.
Он уныло пожимает плечами. Снеговик в ожидании весны.
— Что я могу сделать в одиночку?
— Теперь с вами я. Идите поиграйте в сквош и возвращайтесь к пяти: получите мой план по кадрам.
Я притворяю за собой дверь кабинета и бреду по ванильно-лимонным коридорам, где пахнет моющим средством «Пропрекс»; теперь фабрика, которая его производит, принадлежит мне, я купил ее на днях, во вторник, через группу SMG, просто так, без причины — пусть ломают голову над тем, с какой тайной целью я вызвал очередной скачок цен на бирже и посеял панику среди акционеров. Я ненавижу этот мир, эти капиталистические теории — поле, на котором мне приходится играть. Будь я большим оптимистом по натуре и не помышляй о том, чтобы отыграться, взрывал бы бомбы. Но мне достаточно чувствовать себя хозяином положения.
Мои недавние успехи в ликвидации лотарингского сталелитейного завода обеспечили мне кредит доверия, и я могу позволить себе любую блажь. Понимать изнутри, почему предприятие дало течь и как минимизировать убытки, — так просто, что вскоре надоедает. Большая ошибка моих конкурентов в том, что они считают панацеей сокращение штатов, тогда как на самом деле это лишь источник конфликтов, а стало быть, пустая трата времени, денег, энергии. Нет, единственный способ вдохнуть в предприятие жизнь — шоковая терапия, основанная на безотказном принципе: повышенный в должности профан работает лучше закосневшего доки. Перебросьте менеджера по производству на пиар, а директора по продажам — на закупки и удвойте им зарплату: боязнь оказаться не на высоте удесятеряет работоспособность, повышает КПД и в конечном счете удерживает на плаву предприятия, которые того стоят, а в других случаях — когда, например, мне поручено руководством корпорации без скандала обрубить больную ветвь, — ускоряет крах.
Для общественного мнения меня как бы нет. Моих фотографий не увидишь в газетах, я нигде не бываю, никого не спонсирую, я не из тех фанфаронов, что обзаводятся гоночной яхтой в расчете наделать шуму, ибо таков в их понимании успех. Конечно, не все мои собратья плохи, но они стремятся только к тому, чтобы понравиться клиенту, навязать ему себя и сделать карьеру за счет предприятий, которые они разоряют. Ими движет лишь честолюбие. Они путают реальную власть с громкой известностью, тупо, не испытывая ни ненависти, ни ярости, ни желания отомстить, шагают по головам. В худшем случае — убивают родного отца. Я же всякий раз, когда спасаю гибнущее предприятие, своего отца воскрешаю.
Останавливаюсь перед столовой. За дверью слышен гул голосов. Там перемывают мне кости, обсуждают, посмеиваясь, мою внешность викинга, вышедшего в тираж, однодневную щетину, потертый твид, «Боярд» в зубах и самонадеянность всезнайки, судачат о четырех или пяти десятках компаний, которыми я владею инкогнито, о холдингах, которые прибираю к рукам через подставных лиц, о разорившихся заводах, которые покупаю за гроши, искусственно реанимирую при помощи биржевых махинаций и, встревожив конкурентов, перепродаю им же с немалым барышом. Обычная клевета, настолько далекая от действительности, что даже скучно. Бездельникам всегда недостает воображения — на чем, собственно, я и выстроил карьеру, — но из-за этого меня подчас мучает совесть. Право, они не заслуживают даже урона, который я им наношу.
Я открываю дверь. Руководители подразделений оборачиваются ко мне с видом одновременно самоуверенным, настороженным и недовольным, как если бы я помешал напряженной деловой дискуссии. Знакомая картина. Обычно я устраиваю совещания где-нибудь за городом, в «Новотеле», у автострады или возле аэропорта. Там служащим нечего делать — только есть, пить, спать и демонстрировать, на что они способны. Но проблема этой фирмы решается в четверть часа, а сегодня вечером в Париже меня ждет Коринна. Ну да, я ей позвонил. Ну да, сегодня вечером. В шесть часов в Эврё я подпишу акт о выкупе Ронсере. Пятнадцать лет я ждал этой минуты. В замке состоится праздничный ужин, но такими приемами я манкирую — предпочитаю посетить в двухкомнатной квартирке в XX округе студентку юридического факультета, которая приготовит мне рагу из телятины. Мне не о чем с ней разговаривать, да и ей этого не нужно, я люблю ее трахать и вижусь с ней только в дни триумфа. Триумфа… Скорее отмщения. Мое детство разбили, и я всю жизнь занимаюсь тем, что склеиваю осколки. После самоубийства отца его коллекция автомобилей и все дома разошлись с торгов. Я уже вернул «Де-Дион-бутон», «Рено Сельтакатр» и серый «Бентли», а сегодня мой брат станет владельцем поместья Ронсере.
Вернуть свое — больше меня ничего не интересует. Я не стяжатель. Женщины, фирмы, дома, машины — я люблю их во множественном числе, но ради них самих, люблю постоянно освежаемые воспоминания, открывающиеся возможности, новые альтернативы, служение многим сразу. Все, о чем я прошу моего брата, — фигурировать вместо меня в организационных схемах и административных советах, следить за тем, чтобы квартиры моих женщин были оплачены, мои машины оставались на ходу, а замок — возрождался. Брату хорошо, он счастлив. И это справедливо: он был для меня не только братом, он был моим богом, моим героем. Пять лет, проведенные в детском доме, превратили его в бледную тень, сломали. Я привел его в порядок. Не выношу, когда у меня отбирают что бы то ни было.
Демонстрируя свое неодобрение, директора медленно, один за другим, поднимаются с мест и снова рассаживаются вокруг стола в зале, где стойко пахнет кисловатым моющим средством. Каждый представляется, обозначает свою роль на предприятии и стоящие перед ним задачи. Одна из самых досадных помех в моей работе: менеджеры вечно говорят «я делаю вот что» вместо «я нужен вот для чего». Неспособность увидеть себя в общем процессе. А эти вообще хороши: их предприятие, оказывается, два года буксует исключительно из-за нехватки снега. И пошло-поехало: загрязнение окружающей среды, озоновый слой, парниковый эффект. Спасти лыжную индустрию должно правительство. Ввести новый налог.
Я, не перебивая, слушаю их бредни, сливающиеся в монотонный гул. Чувствую эрекцию. До чего же хочется посадить Коринну сверху и медленно войти в нее, лежать, закинув руки за голову на мягкой подушке, пахнущей тимьяном, и смотреть, как она ласкает себя под расстегнутым боди, видеть ее груди, колышущиеся на фоне окна за Синими занавесками, между которыми проглядывает кладбище Пер-Лашез. Вывод: все работают слаженно и гармонично, подразделения находятся в постоянном контакте, на предприятии царит атмосфера товарищеской взаимопомощи и общности интересов. Коринна кончает первой и наблюдает мой оргазм: ей нравится так, и я догоняю ее. Все приведенные данные свидетельствуют, что проблем во внутренних взаимоотношениях, требующих вмешательства консультанта, не существует. Я не возражаю. Теперь я возьму ее сзади, многократно повторившись в зеркале ванной комнаты и стеклах книжного шкафа напротив. Директора ждут со своими раскрытыми папками, — неуязвимые, готовые отвечать на мои каверзные вопросы.