— И… это можно как бы программировать с помощью различных приемов, словно стиральную машину?
— Да, можно.
Я продолжаю, чувствуя, как у меня колотится сердце:
— Значит, этим можно объяснить и тот факт, что мой друг записал информацию, которая ранее была ему неизвестна, и которая оказалась совершенно достоверной?
Он задумчиво грызет ноготь, потом чешет в затылке и кивает:
— Под гипнозом ваш мозг и в самом деле способен зафиксировать доселе «спавшие» сведения, которые выйдут наружу в нужный момент, по ассоциации или через некий мысленный, запрограммированный код, приведенный в действие кем-то посторонним.
— А может это выразиться в рисунке?
— Простите, не понял?
Я заставляю себя продолжать, хотя голос изменяет мне:
— Мой друг что-то писал, как вдруг его рука, помимо воли, начала рисовать и изобразила… э-э-э… любовную сцену.
— Похожую?
— Этого он не знает. Вообще-то в обычном состоянии он интересуется живописью, но сам абсолютно не умеет рисовать.
— Покажите-ка!
Насмешливый огонек в его зрачках должен был бы меня насторожить, но я уже зашел слишком далеко, чтобы отступать. Я отметил, что, отвечая мне, он неосознанно употребляет «вы» вместо «он», так с какой стати продолжать комедию?! Я огляделся: за мной уже никто не стоял, я был последним зрителем этого аниматора, кафе опустело, если не считать одного утреннего завсегдатая-пьянчуги, да безработного, изучавшего у стойки объявления о найме. Я вынул из ранца листок и медленно развернул его.
Сжавшись, я следил за его лицом, пока он изучал мой «документ». Я понимал, что играю с огнем, но чем я рисковал? Врожденный страх перед налоговой инспекцией не позволит ему нарушить парамедицинскую тайну, да и, в любом случае, моя история — жалкая капля в море колдовских козней, «стучащих» духов, [43] инопланетян и сглаза скотины, словом, всего того, что входит в его привычные ежеутренние бдения. Он быстро забудет сказанное, а мне позарез нужно узнать чье-то компетентное мнение.
Мой обожаемый Гийом, посланница ошиблась: я вовсе не ревную к этой Коринне. Ведь благодаря ей, тебе было не так тяжело переживать нашу разлуку, пока ты не нашел меня. Вот почему я охотно дозволяю тебе жить с нею, ибо не почитаю ее опасной соперницею: она горячит тебя, но отнюдь не воспламеняет, как я — в буйном пожаре нашей страсти. Вспомни, что мы с тобою делали, лежа в траве у Серого пруда, пока мой муж где-то охотился
От закругленного хвостика последней буквы — «я» — отходит плавная линия, которая, ни разу не прервавшись, изображает объятия тесно сплетенной пары в высокой траве: женщина сидит верхом на мужчине, с которым ее соединяет лоно и длинные волосы; все это, повторяю, нарисовано одной сплошной линией, без единой помарки. Меня никогда не учили рисовать, а сегодня, в шесть утра, я вскочил с постели, разбуженный тремя властными словами (дай свою руку!), и единым духом сделал этот необыкновенный эскиз в конце фразы, которую запечатлело мое перо.
Серж Лаказ поднимает голову и разглядывает меня с опасливым удивлением.
— Ага, значит, вот откуда крапивные ожоги — из этого рисунка.
Я сижу, потупившись, совершенно убитый его метким, язвительным выводом.
— Как вы обнаружили эти следы? У вас зудела кожа, кололо спину?
Я мотаю головой. Дело было так: утром я брился в ванной, когда вошедший Жюльен испуганно вскрикнул. Он велел мне повернуться и, оглянувшись, я увидел в зеркале свою спину, сплошь разукрашенную багровыми полосами и пузырями. Я не раздумывая, с ходу попросил его ничего не говорить матери: якобы это у меня аллергия на новый био-кондиционер для белья, который она не советовала мне покупать.
— Когда вы разглядели эти следы, они начали жечь вам кожу?
— Нет.
— И вы утверждаете, что совсем не умеете рисовать? — медленно переспрашивает он, возвращая мне мое «произведение».
— Это легко доказать, — отвечаю я со смущенной ухмылкой.
— Как бы то ни было, мужчина похож на вас, а женщина очень хороша собой. Поздравляю!
Он просит счет, в знак того, что аудиенция закончена. Но я все-таки спрашиваю его — умоляющим голосом, от которого мне самому становится противно, — откуда у меня взялся этот не замечавшийся ранее талант. Он устало отдувается, замученный дополнительными часами работы, которых требует его священная миссия.
— Эти так называемые медиумы, о которых вы говорили… не было ли у них какого-то корыстного интереса, чтобы воспользоваться вашей..?
Он намеренно не договаривает фразу, ожидая, когда я сам заполню эту лакуну. Воспользоваться — чем? Моей наивностью, слабостью, оплошностью, тягой к сверхъестественному, желанием поверить в возрождение душ…
— Спросите себя самого, — продолжает он, предваряя мой ответ. — А, главное, поймите, что при гипнозе возможно все. Еще в семидесятые годы профессор Владимир Райко из Московского университета работал над проблемой искусственной реинкарнации.
Эти слова заставили меня вздрогнуть.
— То есть?
— Он фабриковал Микеланджело, как на конвейере, из своих студентов-искусствоведов. Брал тех, кто рисовал хуже других, погружал их в глубокий транс, убеждал в том, что они — великие художники Возрождения, а потом следил за их успехами в живописи. И все подопытные — я подчеркиваю, все! — находясь под гипнозом, начинали писать картины, близкие по вдохновению, фактуре и таланту к подлинному Микеланджело. Но самое интересное состояло в том, что, выйдя из транса, они становились гораздо лучшими рисовальщиками, чем прежде, только работали уже в своем собственном стиле. Как будто где-то в глубине их подсознания отпечаток случившегося продолжал на них действовать…
— Вы это серьезно?
— Работы проводились под контролем КГБ, в целях, как вы понимаете, весьма далеких от изобразительного искусства.
Я машинально застегнул ворот рубашки.
— Совершенно не постигаю, в какой момент меня смогли загипнотизировать?
— Забудьте про тех шарлатанов, что дурачат зрителей эффектными пассами с телеэкрана. Приказ, который воздействует на подсознание и включает механизм его изменения, может быть послан в самой неуловимой форме. Ничто не мешает внедрить его, например, в музыку, в виде ультразвуков, или между двумя изображениями, между двумя фразами… Вы можете оказаться под гипнозом, просто читая какой-то текст. Или даже…
Он делает многозначительную паузу и, сжав губы, издает короткий сардонический смешок.
— …или даже когда листаете бухгалтерскую книгу. Опасайтесь людей, которых вы проверяете, месье Тальбо. В Берри — как и в других местах — приемы колдовства непрерывно совершенствуются.