— Да, но мысль о том, что Изабель может иметь к этому какое-то отношение, меня так сильно напугала, что я ее прогнал.
— Но лишь она имела доступ к этому счету?
— Да, она могла пользоваться всеми моими счетами. Если исключить возможность банковской ошибки, то эти деньги сняла она. По крайней мере, я так думал.
У Рота вновь запищал пейджер, но он отключил его и не стал выходить.
— Вы не хотите узнать, кто это?
— Нет.
— Может, ваша жена? — подмигнул Ларенц, но Рот не отреагировал на шутку.
— Давайте пока поговорим про вашу супругу, доктор. Почему вы не поручили Каю проверить Изабель?
— Вы помните историю с дневниками Гитлера? — ответил Ларенц вопросом на вопрос. — Фальшивки, опубликованные в «Штерне»? [9]
— Конечно.
— Когда-то давно я разговаривал с журналистом, работавшим тогда в журнале и замешанным в этот скандал.
— Очень любопытно!
— Я встретил его на телевидении, когда должен был выступать в каком-то ток-шоу. Вначале он совсем не хотел об этом вспоминать, но, когда передачу записали, мы выпили пива в местном баре, и язык у него развязался. И он признался мне кое в чем, что показалось мне интересным.
— И в чем же?
— Он сказал: «Риск с этими дневниками был столь велик, что они обязаны были стать настоящими. Поэтому мы никогда не искали следов фальсификации. Наоборот, мы искали исключительно свидетельства того, что это подлинники».
— И какая связь?
— С Изабель случилось как с дневниками Гитлера: должно быть лишь то, что должно быть.
— И поэтому вы не стали ничего проверять?
— Нет, стал, но не сразу. Вначале мне надо было справиться с другими делами. — Виктор сделал еще одну затяжку. — Например, живым покинуть остров.
— Помоги мне!
Два слова. Но первое, о чем подумал Виктор: Анна впервые обратилась к нему на «ты».
Горизонт был угрожающе близок. Плотные темно-серые облака, казалось, можно было потрогать рукой, и они бетонной стеной неудержимо надвигались на дом. Шторм разворачивался во всю свою мощь. Когда больной Виктор наконец выбрался из кровати, чтобы посмотреть, кто же барабанит в дверь, сила ветра, согласно сообщениям метеослужбы, достигла десяти-одиннадцати баллов. Но Виктор был уже далек от природных катастроф. Он недавно принял сильное снотворное, чтобы на несколько часов проститься и с болезнью, и с заботами. Но, как только он открыл дверь, те остатки его чувств, до которых еще не добрались барбитураты, были потрясены новой катастрофой: против всех ожиданий Анна вернулась и невероятно переменилась. Виктор не мог поверить своим глазам. Всего полтора часа тому назад она в гневе покинула его дом. Сейчас ее лицо было абсолютно бледным, волосы свисали мокрыми прядями, зрачки расширились. Она выглядела очень жалко в насквозь мокрой и грязной одежде.
— Помоги мне!
Это были ее последние слова в тот день. Анна упала, успев зацепиться за свитер Виктора. Поначалу он решил, что это эпилептический припадок, ведь эпилепсия порой связана с шизофренией. Но у нее не было ни дрожи, ни конвульсий. Виктор не заметил и других типичных признаков припадка — пены на губах или спонтанного мочеиспускания. Анна даже не потеряла сознание, но пребывала в некотором оцепенении, словно под воздействием наркотика.
Виктор сразу же решил отнести Анну в дом. Подняв ее, он удивился ее тяжести, которая не соответствовала хрупкому телосложению.
«Я совсем потерял форму», — подумал он, поднимаясь по лестнице с Анной на руках в гостевую спальню.
С каждым шагом гул в голове усиливался. Кроме того, ему казалось, что его тело, словно губка, впитывает в себя усталость, с каждой секундой становясь все тяжелее.
Гостевая комната находилась в другом конце коридора от спальни Виктора. Перед своим приездом он попросил в доме убраться, так что постель была свежая.
Он положил Анну на белую простыню, снял с нее грязный кашемировый свитер и развязал шелковый платок на шее, чтобы измерить пульс.
Все в порядке.
Потом поднял ей веки и проверил при помощи фонарика зрачки. Никаких сомнений. Анне действительно было плохо. Зрачки реагировали на свет с большим опозданием. Это не представляло опасности и было вызвано, наверное, какими-то лекарствами. Но одно ясно наверняка — Анна не симулировала. Она больна или сильно утомлена. Так же, как и он.
Но отчего?
Не раздумывая долго, Виктор решил снять с нее мокрые вещи. Хотя он был врачом и действовал из медицинских побуждений, все же ему стало не по себе, когда он расстегивал брюки и блузку, а потом снимал элегантное шелковое белье. Ее тело было безупречно. Он быстро завернул ее в толстый белый халат и накрыл сверху пуховым одеялом. Анна так устала, что заснула моментально.
Виктор еще какое-то время смотрел на нее, прислушиваясь к тяжелому равномерному дыханию, и решил, что у нее случился циркуляторный коллапс [10] и сейчас опасности нет.
И все же ситуация ему совершенно не нравилась. Он болен и полностью обессилен. В гостевой комнате лежит его пациентка, которая страдает шизофренией и, возможно, хочет его убить. И к которой у него накопились срочные вопросы про Жози, Синдбада и распечатку его личного счета.
Если бы его так не ослабили снотворное и антибиотики, он сам отнес бы Анну в гостиницу. Но теперь он решил позвонить и позвать кого-нибудь на помощь.
Когда он спустился вниз и снял трубку телефона, побережье осветила молния. Виктор положил трубку и начал медленно считать. На счет «четыре» дом сотрясся от удара грома. Гроза была километрах в двух. Виктор быстро прошел по дому, выдернув из розеток все электроприборы, чтобы их не повредили разряды. Отключая телевизор в гостевой комнате, заметил, что Анна со вздохом перевернулась на другой бок. Очевидно, ей стало лучше. Через пару часов она очнется.
«Проклятье! Она проснется, когда я буду спать».
Этому надо было помешать любой ценой. Ни в коем случае он не хотел оказаться беспомощным в своем собственном доме. Виктор опять пошел вниз к телефону, стараясь не упасть.
Он так устал, что не сразу сообразил, что телефон молчит. Виктор стучал и тряс аппарат, но это не помогло.
— Проклятый шторм! Проклятый остров!