И все могло окончиться хорошо. Я знала это. Изабель ушла.
Скорее всего, она пошла обратно в дом, за фонарем. Теперь у нас было время, чтобы выбраться отсюда, добежать до деревни, попросить помощи.
Время для следующего шага.
Но тут случилось непредвиденное. Жози больше не могла сдержаться. Она зарыдала. Ей было страшно в липком и вонючем мазуте. Темно как в гробу. И она закричала. Громко и отчаянно. Я ничего не могла с этим поделать. У меня не получалось ее успокоить. Но, увы, это было еще не самое страшное. Моя главная ошибка состояла в том, что я перебила трубопровод. Генератор начал давать перебои, а потом остановился.
Вот что было хуже всего, потому что теперь любой наш звук был прекрасно слышен снаружи».
У Виктора выступили слезы на глазах.
Его маленькая девочка была заживо погребена в зловонной яме. Он взглянул на Анну, вдохнул запах кожаных сидений, ощутил вибрацию мотора.
— Что случилось с ней? Где она?
— Читай!
«Дверь вновь распахнулась, и теперь я услышала шаги прямо над нами. У меня не было иного выбора. В любой момент над краем цистерны могло появиться лицо Изабель, и я теперь не знала, так ли уж нелепа мысль, что она будет светить себе зажигалкой. У меня оставалась лишь одна возможность, пока Жози вновь не зарыдала. Я потянула ее вниз, и мы обе нырнули в мазут.
Он облепил нас как саван. Клейкая масса проникла повсюду, забив нос и заткнув уши, поэтому я ничего больше не слышала. Теперь я поняла, как беспомощно гибнут птицы в отравленном море среди разлитой из танкера нефти.
Борясь с инстинктом самосохранения, я прижимала к себе голову Жози и не выныривала, хотя мои легкие готовы были взорваться. Я не знала, что творится наверху. Я ничего не видела, ничего не слышала, лишь понимала, что силы на исходе. Когда терпеть стало невмоготу, я вытолкнула наверх Жози и вынырнула сама. Я обязана была это сделать, даже если это было слишком рано и Изабель заметила бы нас. Я не выдержала бы дольше ни секунды.
Это не было слишком рано.
Это слишком поздно.
Когда я вынырнула, Жози безжизненно висела у меня в руках. Я стерла мазут с ее рта, разжала ей губы, потрясла ее. Начала делать искусственное дыхание. Но все было напрасно. Я чувствовала это.
Я так и не знаю, что же повинно в ее смерти — шок, страх или действительно мазут. Но одно я знаю наверняка — ее убила не Изабель, а я».
— Это ложь! — хотел крикнуть Виктор, но из горла вырвался лишь хрип.
— Нет. Не ложь, — холодно возразила Анна, быстро взглянув в окно машины.
Виктор вытер рукой слезы и шмыгнул носом.
— Скажи, что это неправда.
— К сожалению, не могу.
— Что за чушь! Ты же абсолютно ненормальная!
— Да, ты прав. Увы.
— Зачем ты мучаешь меня? Зачем ты все это выдумываешь? Жози жива.
— К сожалению, нет.
«У нее нет шизофрении, доктор Ларенц. Все, о чем она говорит, происходило на самом деле».
Мотор взревел, и сквозь залитое дождем лобовое стекло Виктор увидел вдали размытую вереницу огней.
— Не бойся, скоро все пройдет. — Она сжала его руку.
— Кто ты? — заорал он. — Откуда тебе все известно?
— Анна. Анна Роткив.
— Да нет же! Кто ты на самом деле? Что тебе нужно от меня?
Огни приближались, и теперь уже было понятно, где они находятся. Машина неслась по пирсу навстречу волнам.
— Скажи наконец, кто ты! — ревел Виктор.
Им овладел страх смерти, и тем не менее он вдруг подумал, что чувствует себя сейчас как в детстве после драки. Заплаканный, с распухшим носом и очень-очень несчастный.
— Меня зовут Анна Роткив. Я убила Жози.
До огней осталось не больше двухсот метров. Машина проехала по пирсу, наверное, тысячу метров, и в конце пути их ждало холодное и безбрежное Северное море.
— Кто ты?!
Голос сорвался, но его заглушил грохот мотора, ветра и волн.
— Анна. Анна Роткив. Но зачем тратить последние минуты на второстепенные вещи? История не окончена. Осталась еще одна страница.
Виктор помотал головой, стирая пошедшую носом кровь.
— Так и быть, — сказала она. — Сделаю тебе последнее одолжение и прочту сама.
Анна взяла из руки Виктора последний листок.
Машина безжалостно мчалась прямо в бушующее море, когда она начала читать.
«Жози умерла. В этом не было ни малейшего сомнения. Прижав к себе безжизненное тело, я хотела громко закричать. Но мой рот по-прежнему заклеивала пленка мазута. Мне было уже совершенно все равно, что меня кто-то услышит. Пусть Изабель слышит. Она добилась желаемого: Жози, ее единственная дочь, девочка, с которой я провела несколько дней, умерла.
Я вылезла из цистерны. Открыла дверь, отерла мазут со рта и позвала ее:
— Изабель! — Вначале тихо, потом громче: — Изабель! — Выбежав из сарая, я крикнула в сторону дома: — Изабель! Ты убийца!
Вдруг позади себя я услышала треск. Совсем тихий. Обернувшись, я увидела ее, выходящую из сарая. И тут все поняла: она находилась там все это время. Ей надо было убедиться, что я убила ее ребенка.
Она медленно приближалась ко мне. Я все еще не могла отчетливо разглядеть ее, потому что левый глаз был испачкан в мазуте. Лишь когда нас разделяло всего несколько шагов, я опять смогла четко видеть. И ясно думать.
Она протянула мне руку, тоже перепачканную в мазуте, и я наконец-то осознала свою ошибку. Я заблуждалась все это время. Все случившееся — одна большая ошибка. Моя ошибка и моя вина. Передо мной стояла не Изабель. Передо мной…»
Виктор посмотрел Анне в глаза, пока она еще не произнесла главных слов. И тут это произошло.
В тот момент, когда машина оторвалась от дороги и полетела навстречу волнам, туман прояснился и к Виктору пришло прозрение.
Отопление. Лампа на потолке. Маленькая практически пустая комната.
Все стало ясно.
…белая металлическая кровать, серые обои, это непонятное пятно.
Он понял. Все складывалось.
Анна Роткив!
Догадка пронзила его ум и тело.
«Передо мной… была… был…
Анна! Это зеркало! Передо мной было отражение! РОТКИВ-ВИКТОР».
— Я — это ты, — сказал он ей, увидев, как машина медленно растворяется в воздухе, превращаясь в больничную палату.
— Да.
Виктор вздрогнул от звука собственного голоса, как животное, которое пугается собственного отражения. И он еще раз повторил фразу: