– Серега?
Странные звуки раздавались из моечной. Будто что-то волокли или кто-то полз, подтягивая за собой обездвиженные конечности. Но звуки почему-то удалялись. Это и послужило толчком к действию. Артем набрался храбрости и подошел к двери в моечную. А вот заглянуть он все не решался. И только когда раздался другой звук, заглянул. Голые ноги торчали из-под широкой лавки. Они то, подрагивая, вытягивались, будто их хозяин потягивался, пытаясь сбросить утреннюю дрему, то бились пятками о деревянный пол.
– Серега?!
Он, позабыв о страхе, подбежал и схватил друга за ноги. Ожидая сопротивления, Артем приложил усилие, но оно не понадобилось. Окровавленное тело вышло из-под лавки, словно намыленное. Он ошарашенно смотрел на освежеванный торс друга. Ему показалось, что Сергей еще жив. Смотрит на него и пытается что-то сказать. Артем, скривившись от отвращения, опустился на колено. Глаза Проскурина были открыты, потому что кожу с лица тоже сняли. Вдруг на лицо Сергея упало что-то черное. Артем дернулся, но не встал. Он думал, что это скальп Проскурина, но, приглядевшись, увидел черную курицу. Точнее, ее тушку. Голова, как и у первой, была откушена или оторвана. Смех над ним заставил подскочить. И Артем едва не столкнулся со стариком, так похожим на его деда.
– Хозяином будешь.
Он не спрашивал, он утверждал. Голос действительно был его деда. Голос из его детства. Голос, которого он боялся, потому как самые хвалебные слова, произнесенные им, были «хозяином будешь». Слова, произнесенные без какой-либо интонации, бесцветные настолько, что меркли краски вокруг. Мир становился черно-белым, но ненадолго. В следующий момент от осознания, что ты удосужился похвалы, все вокруг начинало вспыхивать яркими красками. Но не сейчас. Он вырос или тварь перед ним не была его дедом, Артем не знал. А может, и то и другое.
Тихонов поклонился, насколько это, конечно, было возможно. Перекрестился и произнес:
– Спасибо, хозяюшко, за пар и воду.
Еще раз перекрестился, отвесил поклон и пошел к двери задом наперед.
Деда и след простыл. На его месте стояла мама.
– Куда же ты, сынок?
Артем замер, зажмурился – одинокая слеза потекла по щеке, он перекрестился и открыл глаза. В шаге от него стоял, подергиваясь, словно марионетка на нитках, гигантский ленивец. Он ничего не говорил. Он ухмылялся.
* * *
Ольга забилась в угол спальни. Она сидела на полу, обхватив ноги руками. Когда в комнату вошел Артем, она подняла голову и спросила:
– Ну что, закончилось?
Тихонов подошел к ней и протянул руку.
– Поехали.
– Куда? – спросила Оля и встала.
– Подальше отсюда.
Артем сел за руль. Он так и не ответил на вопрос, но девушка больше не стала спрашивать. Закончилось или нет, не ее дело. Тем более что, если уехать из этого дома, все это закончится само собой. Само собой. Ее утомили эти приключения. Она очень хотела домой. Оля выполнила свой долг – она была со своим любимым до конца. Кто ей навязал этот долг, девушка не знала, но она его выполнила с лихвой, а теперь можно и отдохнуть.
Ровная дорога и мерный шум двигателя усыпляли. Теплый свет фар расчищал гладкое покрытие асфальта от черноты ночи. Оля закрыла глаза. Дернулась, но открывать глаза не стала – веки стали тяжелыми, будто на лице лежал свинцовый фартук. Девушка уснула, и ей приснилась сказка. Одна из советских сказок, которыми ее пичкал отец. Она не запомнила названия, но один из персонажей врезался в память крепко. Человек-лягушка со звучным именем Квак. Его зеленая рожа с лягушачьей ухмылкой пугала больше, чем гигантский ленивец, живущий в бане. Несмотря на комичность чудовища, Оле было страшно. Она шла по подводному царству, словно Оля и есть тот мальчик, ищущий свою маму. Но у мальчика был помощник – солдат, а у нее не было никого. Даже папа куда-то делся. Папа, который с детства носил ее на руках.
Оля вышла в центр то ли пещеры, то ли комнаты. Несмотря на то, что она вроде бы и так находилась в воде, под ногами блестели лужи. Зал был пуст. Наверное. Она не видела никого, но слышала хихиканье, едва уловимое, но приближающееся, будто кто-то шел по коридору к залу и над чем-то смеялся.
Она осмотрела комнату в поисках укрытия, но ничего подходящего не нашла. Квак оказался за ее спиной. Она услышала его случайно – он слишком шумно переставил свой ласт. Оля отскочила и выставила перед собой сжатые кулачки, готовая дать отпор. Но Квак не был тем щуплым лысым старичком. Оля хорошо помнила актера, снимавшегося чуть ли не во всех советских сказках. Он был и Кощеем, и Бабой-ягой, и вот – Кваком, но роста он был, мягко говоря, незавидного. Сейчас же перед ней стоял гигант. Едва ли не на полметра выше ее. Морда словно расплющенный комок теста с обозначенными глазами, носом и ртом. Ухмылка от уха до уха. Оля попятилась. Гигантский Квак смотрел на нее и пришлепывал правым ластом по крохотной лужице.
– Тонк.
Странный звук не издавало ни одно из знакомых ей существ. Даже Квак, рожденный в ее голове, не должен был так говорить.
– Тонк.
Звук больше походил на электронный. Когда дверь в автомобиле, например, не закрыта. Или бензин закончился.
– Тонк.
И она проснулась.
Артем остановился у пятой колонки заправки с неизвестным названием. Он прекрасно знал список «популярных», на которых заправляться нужно в первую очередь, но здесь и сейчас у него выбора не было. Конечно, он мог еще проехать пятьдесят километров, и по пути ему непременно встретилась бы либо ТНК, либо Роснефть, но огни заправки просто манили. От магазинчика тянуло теплом. Оля спала на заднем сиденье. Он вышел из машины и направился к зданию.
Трудно сказать, что именно ему не понравилось, как только он вошел в прохладное помещение. Кондиционер неплохо справлялся со своей задачей. Вот только недавно прошедший дождь принес с собой прохладу, а тут еще и кондиционер. Из-за него в магазине даже было холодно. Две работницы в красных передниках стояли каждая у своей кассы. Возможно, это-то ему и не понравилось. Если два человека в одном помещении не разговаривают, то либо они муж и жена, либо в ссоре. Первое отпадало. Хотя сейчас в этом перевернутом мире все возможно. Жена Сонька и муж Тонька. Возможно, ссора. Да наплевать. Он подошел к кассе и протянул тысячную купюру.
– Пятая колонка, девяносто второй, на тысячу.
Вот она странность так странность. В помещении было не больше пятнадцати градусов, а женщины потели, словно загнанные лошади.
Тихонов трясущейся рукой взял чек и пошел к выходу, но вдруг остановился. Чертова карта была здесь. Он еще не видел, какого она года, но не исключал возможности, что того же, что и в нотариальной конторе, 1939-го. Надо признать, его бросило в жар от этой мысли. Лоб и ладони тут же взмокли. Карта висела на стекле у входа. Какой-то умник прилепил ее полосками строительного скотча. Почему Артем не заметил карту при входе? Черт его знает.