— Да, — усмехнулся Чандлер. — Потому что сверхъестественные события символизируют частные проблемы невротического характера.
— Нет. Потому что древние идеи выжили и существуют в современном сознании. Многие активно не принимают жанр ужасов по двум причинам: или их чересчур пугает содержание ужасников, или они считают развлечения подобного рода жестокими и разлагающими. Думаю, за снобизмом вторых кроется тот же страх, что у первых.
— Мне кажется, дело не только в этом, — сказал Чандлер. — Нападение чудовища само по себе ужасно. А страшнее всего человек-чудовище. Смотрел «Муху»?
— Конечно. По-мо-ги-и-те! - пропищал Карадон. Чандлер засмеялся.
— Готов поспорить, ты не знаешь, что сценарий этого фильма написал Джеймс Клавелл, — улыбнулся Карадон. — Автор «Сегуна». Свою последнюю книгу он совсем недавно продал за пять миллионов долларов.
Чандлер моргнул.
«Поразительно! — подумал он. — Ну откуда Билл берет эти факты для посвященных?»
— Ладно. Ты говорил… — подсказал Карадон.
— Когда-то «Муха» до того напугала меня, деревенского мальчишку, что я чуть не наложил в штаны. Мы с братом жили в одной комнате, так вот летом мухи там…
— О! — перебил Карадон. — Хенглер!
3: 33
— Во времена Черной смерти, — сказал Чандлер, — церкви в Европе украшали костями. Подумай об этом применительно к тому, о чем говоришь.
Они с Карадоном сидели в машине неподалеку от дома Хенглера в Шонесси. Это скромное жилище с винным погребом на две тысячи бутылок и столовой, куда вела потайная дверь, стояло на просторном участке, где хватало места не только трем садам, но и теннисному корту, площадке для сквоша и очень большому бассейну. Из «Ида» Хенглер (а следом за ним и Цинк с Карадоном) отправился в ночной игорный клуб, а оттуда — домой, и полицейские готовы были протрубить отбой.
— А насчет «Мухи», — подмигнул Карадон, — не знаю, утешит тебя это или нет, только многие считают латексную маску, которую Бен Най сделал для этого фильма, его лучшим творением. Дэвид Кроненберг сейчас снимает продолжение.
— Все равно обидно, — вздохнул Цинк. — Ты назвал меня трусом.
— Я только сказал, хочешь посмотреть настоящий ужасник, возьми Ромеро, «Рассвет…» Эй, смотри.
От особняка по подъездной аллее шел Рэй Хенглер. В тридцати футах от машины Карадона он повернул и направился по Энгус-драйв к телефонной будке на углу. Там он принялся нетерпеливо прохаживаться туда-назад, словно чего-то ждал.
Через семь минут Хенглер торопливо поднял телефонную трубку — как подумали полицейские, после первого же звонка.
— Записать бы этот разговорчик, — вздохнул Чандлер. Оттуда, где стояла их машина, ничего не было слышно.
— Все сделано.
— Чисто?
— Был человек — нет человека. Как говорится, жизнь — мясорубка.
Хенглер засмеялся.
— Хочешь, подкину еще работенку?
— Оплата прежняя?
— Нет. Речь о легавом.
— Это будет намного дороже. Надбавка за риск.
— Его зовут Цинк Чандлер.
— Где его найти?
— В «Прибрежном». Восьмой этаж.
— Эту гостиницу я знаю.
— Вот и ладушки. Спустишь с него шкуру. С живого. В буквальном смысле. Если принесешь мне в пакетике харю этого Чандлера, получишь премию, пять кусков.
Карадон в машине сказал:
— Интересно, с кем это он? И о чем?
Англия. Лондон
12: 15
Лондон — ее Лондон — рассыпался, разваливался на части, но она не могла понять, когда начался этот распад.
Она хорошо помнила, как в детские предвоенные годы гуляла с матерью в Риджентс-парке. Мать внушала ей: Хилари, ты живешь в самом цивилизованном городе мира. И добавляла: «И этому помогает наш папа».
Хилари всегда гордилась тем, что по традиции британский «бобби» не носит оружия. Муниципальная полиция — ее полиция — являла образец долготерпения. Хилари как-то спросила у отца, почему он не носит пистолет. Отец ответил: «Оружие заразно. Если мы вооружимся, тотчас возрастет число вооруженных преступников. И они начнут стрелять».
Сейчас десяти процентам сотрудников британской полиции официально разрешалось иметь оружие, и в недавних инцидентах погибло пятеро ни в чем не повинных людей. У посольства Ливии застрелили констебля. Другого констебля забили ногами на улицах северного Лондона. Третьего пырнули ножом на территории, прилегающей к дому миллионера. На Тотнэм обнаружили цехи, где делали бомбы, и гаражи, превращенные в хранилища бензина, — стоило чиркнуть спичкой, и они превращались в западню для полицейских. Для подавления очередных беспорядков в городе заготовили пластиковые пули и слезоточивый газ, а аэропорт Хитроу у всех на виду патрулировали снайперы из отряда Д-11, вооруженные штурмовыми пистолетами «Хеклер и Кох».
Ренд не могла унять беспокойство. Куда катится страна?
Если бы ей все-таки пришлось назвать дату начала подлинного упадка, она выбрала бы конец шестидесятых, эпоху правления братьев Крэй. Хилари, тогда рядовой констебль, сыграла очень незначительную роль в выдвижении Ярдом обвинения против близнецов. Но чутье подсказывало ей, что Крэи навсегда изменили облик преступного мира Британии. Ронни, главный в этой паре, очень интересовался Капоне и чикагскими гангстерами начала тридцатых годов. Полученный опыт Крэи использовали для создания собственного «дела» и пересадили американский стиль организации преступности на почву Ист-Энда. А это означало появление массы огнестрельного оружия.
Нынешняя полиция напоминала вооруженный лагерь.
Ты совсем заработалась, подумала Хилари Ренд.
Она повернулась от окна кабинета к шести сотрудникам, сидевшим на стульях, выстроенных перед ее столом.
— Господа, знакомьтесь: Бэйзил Плимптон. Поговорим о канализации.
Первыми работниками коммунального хозяйства были выгребалы, иначе — золотари. Появились они восемьсот лет назад и занимались тем, что чистили вонючие средневековые британские нужники, по два фунта за отхожее место (и это на пороге четырнадцатого столетия!). Работа была опасная: в 1326 году золотарь по имени Ричард, по прозвищу Парашник, свалился не в чью-нибудь, а в свою выгребную яму и «погиб страшною смертью, утопши в собственном дерме».
Около 1596 года сэр Джон Харингтон изобрел ватерклозет. Сэр Джон изготовил два образца: один для себя, другой для своей кузины, королевы Елизаветы I. Увы, изобретение не прижилось, и к началу 1810 года миллионный Лондон задыхался от смрада двухсот тысяч отхожих мест, переполняемых нечистотами, загрязнявшими подземные реки и в итоге опорожнявшимися в Темзу.