— Наших. — Сержант увидел, что майор его не понимает, и добавил: — Подожду, пока наши подойдут.
Вот уж чего майор Ортнер никак не ожидал. Следует признаться, что за эти дни он так и не подумал ни разу, какой представляют свою перспективу защитники дота. Но даже если бы и подумал… Что угодно! — только не это.
— Ну конечно! — откуда ж вам знать… — Реакция майора Ортнера была такой непосредственной и сердечной, что он сам удивился. — Mon sher! Да ведь ваши удирают так быстро, что за ними не угонишься. На всех фронтах! Я сам по радио слышал: сегодня утром наши вошли в Ригу. А Литва уже вся наша. И уже два дня, как взяли Минск. И танковая армия идет на Киев. Ты это можешь представить? Ты хоть знаешь географию, сержант?..
Последняя фраза была лишней. Бестактной. Майор Ортнер — когда ее произносил — пожалел о сгоряча сорвавшихся словах. По инерции получилось. Но сержант ее не заметил. Он воспринял только конкретную информацию, и, похоже, не поверил ни единому слову.
— Складно врешь, — сказал он. — И это все, что ты имеешь сказать?
— Да куда же больше!
— Ладно… Вот что, майор… — Было видно, что в сержанте что-то погасло, и он заскучал. — Впредь с этой портянкой, — он указал на белый флаг, — ко мне не приходи. Разве что надумаешь сдаться.
Сержант встал.
Поднялся и майор Ортнер. Поглядел на уже раздувающиеся тела солдат, убитых накануне. Попытался вспомнить, почему вчера унесли не всех, — но не смог. Повернулся к сержанту:
— Позволишь похоронить их?
— Конечно.
Майор Ортнер пошел по рыхлой земле, проваливаясь в нее, хотя и старался зачем-то попадать в прежние следы. Обошел две огромные воронки и обернулся. Сержант стоял все там же.
— Знаешь, — сказал майор Ортнер, — точно в таком же мундире, как твой, воевал мой дядя в Первую мировую…
Рассвет не спешил. Обвыкшиеся к темноте глаза различали не только воду, но и кусты на том берегу, и справа — тяжелую массу соседнего холма. Однако неба не было видно. Оно ощущалось где-то рядом. Конечно, рукой не дотянешься, но если подняться немного по склону, хотя бы до середины, то вполне можно было бы войти в него.
— Сегодня опять не будет солнца, — сказал майор чуть напрягая голос, чтобы быть лучше услышанным. — Так надоела эта сырость…
Теперь он говорит по-русски удивительно хорошо, словно никогда другого языка и не знал, совсем без акцента, — лениво подумал Тимофей, но тут же, поймав себя на неправоте, улыбнулся, потому что следующая мысль была забавной: акцент все же есть, только не германский, а ивановский: «окает» майор, за эти месяцы у меня перенял. А я не замечаю, потому как для меня это нормально…
Майор сидел на ящике из-под снарядов выше по течению, метрах в десяти, не дальше, но Тимофей видеть его не мог: на майоре был камуфляжный дождевик. Интересно, сколько форелей этот везунчик уже успел выдернуть?.. От нескончаемых дождей вода поднялась почти на метр; она была туго сплетена из плотных струй, затопила пойму, слилась со старицей и подступила почти вплотную к огороду. Майор жаловался, что когда ходишь между грядками, земля пружинит, лопается, и из трещин просачивается вода. Из-за нее морковка и репа одеревенели, а салаты отдают тиной. Зато форель, жируя в стремительной коричневой мути, совсем потеряла осторожность, идет не только на земляного червя, но и на хлебный мякиш, хотя летом была переборчивой и рыбину в кило-полтора получалось взять только на живца.
— Ты бы поменьше пил, майор…
— Да ладно…
— Сколько раз тебе говорил: займись делом. Хотя бы, вот, сообрази соорудить баньку для своих солдатиков. А то, небось, обовшивели.
— У нас это не принято — «баньку». Речка рядом; таз — в каждом отделении. И обстираться, и обмыться.
— Ну и люди! — проворчал Тимофей. Он опять повернул голову в сторону майора и сказал сквозь влажную серую муть: — Ну так придумай что-нибудь другое. К примеру — организуй, чтобы в каждом блиндаже была буржуйка.
— Не понимаю…
— Темный вы народ — европа. — По тону Тимофея было трудно понять — жалеет он европейцев или только удивляется им. — Чего проще-то? Буржуйка — это самодел, печка из железной бочки. Этих бочек вона сколь вокруг дота, на все блиндажи хватит. Правда, подрихтовать придется, кое-где и сваркой пройтись, ну да для умельца это — плевые дела.
Тимофей замолчал, потому что со стороны майора послышался характерный плеск воды и кряхтение: видать, пришлось понатужиться, вытаскивая очередную рыбину. Хоть не садись рядом с ним удить, одно расстройство — вся рыба к нему идет. Было бы светло — Тимофей бы не удержался, подошел бы глянуть на улов. Конечно, виду бы не подал, что завидует.
Он представил, как майор пытается ухватить свободной рукой плотную, верткую рыбину, а она не дается, как полено, которое Господь наделил душой Буратино. Потом майор прижмет рыбину к груди («да ты тресни ее головой об камень, оглуши», — посоветовал как-то, еще в серпне, Тимофей, но майор не согласился: «у оглушенной рыбы сок прокисает»), подождет, чтоб успокоилась, одним движением, ловко проденет через жабры шнурок, и легонько, словно на свободу, пустит в воду…
Рыба плеснула. Этот майор предсказуем, как календарь.
— Так что же твоя буржуйка?
— Ну представь, — сказал Тимофей, — ставишь бочку посреди блиндажа на попа. Вверху, но не в крышке, а сбоку, — прорезается дырка для дымохода…
— А почему не в крышке? — неторопливо перебил майор. Вот уж до чего непрактичный человек! И медленно соображает. А может — просто не приучен самостоятельно думать…
— Конечно — можно и в крышке. — Тимофей постарался, чтобы в голосе не было ни снисходительности, ни досады. — Но тогда кпд упадет, потому что тепло будет напрямую уходить в небо. Опять же, крышка — это ведь кухонная плита! Пожарить картошку или рыбу — будьте любезны! Даже тушенка с огня — совсем иное дело!
— Понял…
— Вот. А второе отверстие прорезается — тоже сбоку — возле дна. Для дровишек. Чего проще!
Майор молчал, молчал… наконец спросил:
— А как же тяга?
Элементарные вещи все-таки знает.
— Так ведь буржуйка ставится не на дно, а на короткие ножки! Можно и на кирпичи, только ножки все-таки устойчивей. Шататься не будет. Вот. А в дне — третья дыра. Зарешетченая колосниками. Тут тебе и тяга, и топливо никуда не денется, покудова не прогорит.
— Сложная задача, — сказал майор.
— Чего ж там сложного?
— Ну, во-первых, чем прорезать дырки? Ведь не тесаками же…
— Не вопрос. У меня есть инструмент для сварки. И карбид. И баллон. Дам — но с возвратом. Под честное слово.
— Конечно — верну…
— И еще: если во всем батальоне не найдется умельца — могу прислать Чапу. Но мне бы не хотелось.