— Нет. Только то, что некоторые монахи из обители Сан-Джованни в Венери, где меня приютили, принадлежали к тайному братству. Похоже, оно вербует членов из разных областей церкви, может, даже в Ватикане.
— Точно. И скорее всего, там есть человек, близкий к Папе, возможно даже кардинал, который направил людей в черном к твоему наставнику. А так как письмо не попало к адресату, они, должно быть, до сих пор его ищут. Ты сказал им, что оставил конверт в Венеции?
— Конечно нет! Я не признался и в том, что отдал письмо молодой женщине, иначе они бы разыскали ее и подвергли пытке!
Елизар удивился.
— Ты отдал письмо женщине?
— Да. Вернее, я вручил ей ключ от шкафа, где оно лежало. Теперь я знаю — спасибо главарю фанатиков! — что она не отвезла послание в Рим.
— Как зовут эту женщину?
Джованни хотел было ответить, но какая-то внутренняя сила остановила его. Почему Елизар спрашивает об этом? Страх сковал внутренности юноши. Джованни не ответил.
— Прошу простить мое любопытство, но я знаю многие венецианские семьи, и мне интересно, принадлежит ли эта особа к одной из них. В любом случае, если когда-нибудь тебе захочется вернуть письмо и узнать, что случилось с твоей знакомой, только скажи. В Венеции у меня филиал банка, где работает много людей.
— Не премину, — ответил Джованни; у него пересохло в горле. — Но сейчас я бы предпочел обо всем забыть.
Елизар встал и дружески похлопал Джованни по спине.
— Понимаю. А я сейчас умираю от голода. Ты сегодня мой гость. Идем в сад и воздадим должное обеду.
Елизар поставил манускрипт аль-Кинди на одну из полок. Джованни вдруг с удивлением заметил, что рядом с книгой стоит еще одна, точно такого же размера, но в новом переплете.
Юноша обедал с хозяевами, радуясь компании Есфирь. Елизар и его дочь засыпали его вопросами, и Джованни рассказал о важных событиях своей жизни. Однако гнетущее предчувствие заставило его изменить имя Елены и придумать любовную связь с женщиной более низкого происхождения. В конце трапезы Есфирь благожелательно попрощалась и ушла. Девушку очень тронул рассказ Джованни.
На сад опустилась вечерняя прохлада, и юноша вернулся в свою комнату. Он лежал без сна, размышляя о восхитительной прогулке с Есфирь по саду сефиротов. Затем подумал об астрологических объяснениях Елизара, которые пробудили воспоминания о мессере Луцио. Но что-то еще тревожило Джованни, какое-то смутное чувство беспокоило его сейчас, когда душа, казалось, снова обрела покой. «Время покажет», — сказал он сам себе, стараясь отогнать мрачные мысли.
Все следующие недели Джованни знакомился с домом и образом жизни своих новых хозяев. Несмотря на богатство, Елизар и Есфирь жили очень просто. Питались в основном рыбой и овощами, как почти все в Алжире. Елизар спал в сравнительно маленькой и скудно обставленной комнате, на ковре, постеленном на пол. От слуг Джованни узнал, что спальня Есфирь, которая находилась на втором этаже над садом, была гораздо уютнее, с большой ванной и террасой с цветами. В доме царила радостная, но в то же время спокойная атмосфера. Восемь слуг, которые жили в доме, искренне любили хозяев и работали под присмотром Малека. Как и все слуги, управляющий был бывшим рабом. Он служил у Елизара уже больше десяти лет и часто ездил с хозяином по делам. Елизар любил посещать многочисленные дочерние конторы своего банка осенью и зимой, в то время года, когда почти никто не путешествовал из-за плохой погоды, но зато и пираты тоже оставались дома. По мнению банкира, этот факт стоил двух-трех приступов морской болезни из-за сильных порывов ветра. Елизара хорошо знали и уважали повсюду, он мог свободно путешествовать по всей Европе и Оттоманской империи, и он был на короткой ноге и с христианами, и мусульманами. С мая по октябрь он, однако, предпочитал работать в Аль-Джезаире, где немногие клиенты почти не отвлекали его от философских и религиозных изысканий. Елизар был благочестивым иудеем и каждое утро вставал очень рано, чтобы помолиться. Он, Есфирь и несколько слуг-евреев соблюдали Шаббат. [37]
Вскоре Джованни понял, что в Аль-Джезаире существуют две раздельные еврейские общины. Одни евреи жили в стране уже много веков, переняв арабский язык и культуру. Среди них были портные, вышивальщики и ювелиры, ростовщики. Других называли «свободными евреями» или «ливорнцами», они недавно перебрались сюда из Европы, и с ними, благодаря их богатству и связям, обращались чуть лучше. Большинство из них были торговцами или банкирами. Как и повсюду в Оттоманской империи, евреи обладали статусом дхимми, защищенного меньшинства, который давал им возможность жить, не боясь за свою жизнь или имущество. Конечно, взамен приходилось платить огромные налоги. Есфирь сказала Джованни, что все равно в Аль-Джезаире с евреями обращаются хуже, чем с рабами. Поэтому Малек всегда отправлял за покупками в город слуг-мавров, а не евреев.
Джованни также познакомился с жизнью обитателей касбы. Улицы считались общественным местом, на них, узких, темных и заполненных людьми, гуляли, встречались, покупали и продавали. Дом же, в свою очередь, был местом приватным, предназначенным для семьи. Это укромное, часто довольно темное пространство полностью отгораживалось от внешнего мира, так как на улицу выходили только крошечные амбразуры на верхних этажах, из которых можно было глядеть, не опасаясь быть обнаруженным. В соответствии с мавританскими обычаями дома строились вокруг внутренних двориков — колодцев света, где росли душистые растения, били фонтаны и располагались бассейны. Каменные или мраморные лестницы вели на верхние этажи, а спальни соединялись коридорами, окружавшими патио. На крышах устраивали террасы, залитые солнцем площадки для общения, приватного и публичного. Там играли дети, а женщины вывешивали выстиранное белье, переговариваясь с соседками.
Первые две недели Джованни не выходил в город. Юноше нравилось подниматься на террасу перед закатом и проводить там какое-то время, любуясь городом и слушая его звуки. Он смотрел, как постепенно меркнет свет на крышах домов, теснящихся на склонах, медленно переводил глаза с террасы на террасу, которые спускались к морю, словно ступени гигантской лестницы. Аль-Джезаир мало-помалу очаровывал Джованни.
Примерно два раза в неделю он обедал с хозяевами, и их беседа, всегда приятная и интересная, затрагивала самые разные темы. Елизар рассказывал о детстве, проведенном в Кордове, и о том, как их семью изгнали, когда ему было всего шесть лет. Католическая королевская чета приказала евреям покинуть пределы страны, и в один день все их имущество было изъято. Отец Елизара уже занимался банковским делом, и ему не составило труда осесть в Аль-Джезаире. Елизару нравилось путешествовать по Европе, и он, когда вырос, решил поселиться в Болонье. Там он женился в первый раз, но его жена, Рахиль, заболела и умерла, не оставив потомства. Какое-то время он вдовствовал, унаследовав отцовские банки и создав новые. Затем, когда Елизару уже исполнилось сорок, женился на Батшеве, матери Есфирь, вернулся в Аль-Джезаир, где и обосновался со своими книгами, чтобы больше времени посвящать изучению каббалы. После трагической смерти жены он решил жить вдвоем с любимой дочерью.