— …это самое главное, — продолжил мистер Уайт. — На нас произвело впечатление, что вы совершенно отреклись от насилия как способа ведения политической борьбы.
— Да, — подтвердила Гейл. — Совершенно. Уже несколько лет назад. Я не… Я только…
— Мы знаем, — кивнула Грей.
Гейл лишь наклонила голову, опасаясь решиться на что-либо иное, чтобы как-нибудь не обидеть эту женщину с редкими, ниспадающими на покрытые платком плечи волосами. Она и двое мужчин в костюмах из отдела готового платья универмага «Сирс» и прическами госслужащих обладали властью отпустить ее на волю. В это невозможно было поверить.
Гейл одернула себя, едва не войдя в штопор рассуждений о том, насколько абсурдна эта ситуация. Сложила руки на коленях и переводила взгляд с одного члена комиссии на другого. Они — человеческие существа. И она — человеческое существо. Все в этой комнате люди. Значит, необходимо найти общий язык. Посмотреть друг другу в глаза.
Рокко наклонился к ней:
— Ваша программа борьбы с неграмотностью оказалась чрезвычайно полезной для тысяч заключенных федеральной исправительной системы. Вы довольны?
Каверзный вопрос.
Если она ответит, что довольна, члены комиссии решат, что ей следует еще на несколько лет задержаться в тюрьме, поскольку заключенным не должно ничего нравиться.
— Мы встречаемся утром по вторникам, четвергам и субботам, — промолвила Гейл.
— Вы полагаете, все это закончится, если вас отпустят? — вступил в разговор Уайт.
Гейл попыталась улыбнуться. Она боялась поверить собственным ушам. Это подсказка. Намек.
— Я не сомневаюсь, что сумею найти кого-нибудь на эту роль, — промолвила она.
Рокко посмотрел на Уайта. Гейл не сумела расшифровать его взгляд, однако догадалась, что он недоволен.
— Мисс Рубин, — произнес Рокко, — мы хотим быть правильно поняты. Мы полностью вам сочувствуем. Мы прочитали все отзывы и рекомендации, одна из них, от сенатора Страттона, произвела на нас особое впечатление. Мы понимаем: вы переменились и превратились из человека, вообразившего себя революционером, в образцового гражданина. Уверены, как ваш воспитатель и сто процентов персонала тюрьмы, что вы исправились и отдали столько же сил своему исправлению, сколько усилий приложила к этому тюрьма. Вы не представляете опасности для общества, если окажетесь на свободе. Таковы критерии, которыми руководствуется наша комиссия перед тем, как дать рекомендации бюро по условно-досрочному освобождению. Считайте, что вы прошли этот этап на ура.
— Мы целиком и полностью поддерживаем ваше прошение об условно-досрочном освобождении, — добавила Лоррейн Грей.
Гейл едва удержалась на стуле. Но что-то не так. Они еще не произнесли заветных слов.
Мистер Уайт взял листок из стопки:
— Я должен прочитать вам вот это, чтобы вы осознали ситуацию.
Гейл напряглась, но постаралась не показать этого. В чем дело? Какую ситуацию она должна осмыслить? Ее давно засадили за решетку. Она не преступница. И успела свое искупить.
— «Господа, зная, что в скором времени вы намерены рассматривать петицию Гейл Р. Рубин об условно-досрочном освобождении, пишу вам, руководствуясь глубоким осознанием долга и стремлением предотвратить ошибку правосудия. Полагаю, что прежде, чем встретиться с Рубин, вы должны узнать нижеследующее и только после этого рассматривать ее просьбу об освобождении из тюрьмы. Как вам, вероятно, известно, я являлся главным государственным обвинителем в печально известном деле об ограблении банка в Филадельфии в 1984 году…»
Гейл почувствовала, как ее тело наливается свинцом. Элвин Дж. Лэнгхед, заместитель Генерального прокурора США. Подонок! Ее лицо вспыхнуло, и она гадала, насколько сильно оно побагровело. Но на нее никто не смотрел. Рокко уставился в потолок, Грей разглядывала накрашенные ногти, а Уайт склонился над бумагой и старательно, как третьеклассник, читал:
— «…во время которого в тот кровавый день террористами-грабителями из группы „Свободу без промедления!“ были зверски убиты два охранника и кассир и похищены свыше двух миллионов долларов. Вам также, вероятно, известно, что правительство, выдвинувшее обвинение против Рубин и ее соответчика по делу об ограблении банка, позднее отказалось от их судебного преследования. Хочу отметить: это случилось не потому, что мы не рассчитывали добиться их осуждения, а в силу того, что Рубин и ее соответчику Тому Файрстоуну незадолго до того был вынесен приговор, согласно которому они лишались свободы на срок семьдесят два года за хранение оружия и взрывчатых веществ. Это обстоятельство вы должны принять во внимание, когда станете рассматривать петицию Рубин об условно-досрочном освобождении. Мы решили, что срок семьдесят два года — достаточное наказание и дальнейшее судебное преследование окажется лишь напрасной тратой средств налогоплательщиков. В то время нам не пришло в голову, что Рубин способна питать какие-либо надежды на условно-досрочное освобождение, тем более — подать об этом прошение. Рассмотрим факты».
Гейл смотрела на свои лежащие на коленях руки и слушала, как Уайт перечислял приводимые Элвином Лэнгхедом доводы.
— «Мы не сомневаемся, что Рубин участвовала в подготовке и осуществлении ограбления банка в Филадельфии. Она известная подручная…»
И так далее в том же духе. Но это не факты, а предположения. Если бы у Лэнгхеда имелись факты, разве он не потащил бы ее в суд? Гейл не имела никакого отношения к ограблению банка, и он это прекрасно знал. Она могла доказать свою Невиновность судье и присяжным. Вот поэтому Лэнгхед отказался от обвинения, а вовсе не из чувства доверительной ответственности перед хреновыми недоумками-налогоплательщиками Америки. Дьявольщина! Гейл испугалась, как бы растущий в ней гнев не отразился в глазах, как бы они не позеленели или с ними не приключилась иная странность. Она не представляла, как в ближайшие мгновения сумеет справиться со своим чувством. И ощутив, как что-то острое впивается в ладони, поняла, что это ее ногти. Она не подняла головы. Иначе могла бы сорваться.
В тот раз Гейл пыталась принудить Генерального прокурора к действию, обратилась с петицией к суду, чтобы ее дело было рассмотрено, но истец отказался от иска, и судья согласился. Все очень просто. Мы не выдвигаем обвинений. У тебя не будет шанса доказать свою невиновность. Не будет шанса встретиться лицом к лицу с обвинителями. Суд, дорогуша, не посвятит тебе ни единого дня. Ступай в тюрьму, где тебе место.
В комнате воцарилось молчание. Уайт опустил письмо на стол. Лоррейн Грей и Рокко смотрели на Гейл. Слава Богу, она не расплакалась. Это было бы самым последним делом. Нет, она не прольет ни слезинки перед… этими кретинами.
— Не подумайте, что мы не сочувствуем вашему положению, — произнесла Лоррейн Грей.
Гейл не отрываясь смотрела на нее. Рокко уже это говорил. Председатель комиссии тяжело вздохнул, положил пухлые ладони на письмо и разгладил на столе.
— Это отказ, — подытожил он. — Генеральный прокурор США требует еще двенадцати лет заключения, прежде чем согласится на условно-досрочное освобождение. Вы выслушали доводы. Вы могли бы возместить убытки. Но во время ограбления банка в Филадельфии погибли три человека и было утрачено свыше двух миллионов долларов. Такой долг не вернуть.