Дайана вздохнула:
— Не могу с тобой согласиться. Я просто должна сделать это.
— Ты рассуждаешь как ненормальная.
— Слушай, давай прекратим этот разговор. — В голосе Дайаны Гейл уловила раздражение. — Делай, как тебе лучше, а мне позволь поступать, как я считаю нужным, чтобы жить в мире с собой. Все очень просто.
— Я не сказала: «ненормальная». Я сказала: «как ненормальная». Ты слишком умна, чтобы совершить подобную глупость. Ну-ка, что здесь такое? — Она открыла дверь в крохотный туалет в углу и мрачно уставилась внутрь. Затем продолжила как ни в чем не бывало: — Я надеялась, что в моей жизни больше не будет унитазов из нержавеющей стали. Хорошо, хоть обошлось без фонтанчика.
Дайана поставила ноги на чемодан, который ничем не отличался от чемодана Гейл. Что эта Гейл понимает? Она справится и без нее.
— Проехали, — угрюмо промолвила Дайана.
Гейл села напротив и провела ладонями по обивке полки.
— Не могу привыкнуть сидеть на мягком.
— Пройдет немного времени — привыкнешь.
— Тебе-то откуда знать? — Гейл смягчила улыбкой резкость слов. — Ты столько не сидела, сколько я.
— Трех минут вполне достаточно, — парировала Дайана. — Достаточно того, что тебя втащили в тюремные ворота. — Она подняла и опустила шторку окна. — Достаточно одной мысли об этом.
Гейл снова улыбнулась. Отлично. Поезд дернулся, отошел от перрона и, слегка раскачиваясь, понесся сквозь тьму.
— Ну наконец. — Она потянулась через голову спутницы и открыла шторку.
Они ехали. Гейл опять опустилась на сиденье и протянула поднятую ладонью вверх руку Дайане, та хлопнула по ладони Гейл и громко рассмеялась.
Дайана оглядела купе и заметила:
— Теперь главный вопрос в том, кто займет нижнюю полку.
Гейл открыла дверь в вагон-ресторан и обвела взглядом салон. Всего один клиент потягивал кофе и читал «Уолл-стрит джорнал». Хорошо.
Дайана, казалось, хорошо представляла, где ей хотелось бы сидеть, и повела Гейл к последнему столику в противоположном углу вагона рядом с дверью. Она устроилась спиной к стене, Гейл села напротив у широкого окна.
— Разве ты не хочешь сидеть так, чтобы смотреть в окно? — спросила Гейл.
— Нет, — спокойно ответила Дайана. — Я хочу сидеть так, чтобы видеть все внутри и в случае необходимости быстро выскочить в дверь. А ты, пожалуйста, наслаждайся видами. Я буду начеку.
— Смотри не перестарайся, чтобы кто-нибудь не понял, что ты начеку. Мы здесь в безопасности. Расслабься.
Дайана откинулась назад и взяла меню. Гейл наблюдала за ней.
— Ты при… — начала она.
— Хочешь спросить, при оружии ли я, — подсказала Дайана. — Да. Кому-то же из нас надо иметь при себе пистолет.
— Никому не надо. Без него безопаснее.
— Неправда.
— Нам надо об этом поговорить.
— Только не здесь.
Гейл хотела подняться и уйти в свой вагон, однако решила остаться. Им ни к чему раздоры. Они с Дайаной нуждались друг в друге, по крайней мере в ближайшее время. Самое главное, что Дайана хорошо понимала образ мыслей полицейских, как копы могут себя повести в различных ситуациях и где таятся подвохи. Гейл не нравилось, что Дайана носила оружие, однако она испытывала нечто вроде облегчения, словно та являлась ее защитником. Гейл обидел выговор, она отвернулась и стала молча смотреть в окно. Поезд направлялся на север и катил вдоль Гудзона. Смотреть в окно… То, что могут делать обыкновенные пассажиры. Любоваться красотами широкой реки и пышной зеленью спускающихся к воде берегов. До того как Гейл посадили за решетку, она воспринимала все это как должное. А теперь испытала такое потрясение, что чуть не расплакалась.
Дайана изучала меню, и оно произвело на нее сильное впечатление: омлет, свежая спаржа, волованы с копченым лососем, мелко нарубленная отварная маринованная солонина домашнего приготовления со слегка обжаренными яйцами и горячие тосты. Гейл тоже поразил выбор: пицца, ореховое масло, джем. Она сомневалась, что сумеет на чем-нибудь остановиться.
— Ты знаешь, что такое волованы? — Дайана посмотрела на нее поверх меню.
— Это шутка?
— Нет. Вопрос. Ни о чем подобном не слышала.
— Корзиночки из теста. Очень тонкого. Легкого. Хрустящего. Вроде того, что в пахлаве.
— А это еще что такое?
— Понимаю, на что ты нацелилась. Возьми, не пожалеешь.
— Но все-таки, что такое волованы?
— Могу сказать тебе только, на что они не похожи. Они не похожи на тортилью. — Гейл прилагала усилия, чтобы помириться.
— Ха-ха! Значит, как слоеный пирожок?
— Да. Пирожок из нежнейших слоев. Очень рассыпчатый. Вкусный.
— Тебя кормили этим в тюремной столовой?
— Неостроумно. Помню с тех пор, как была маленькой.
Дайана наблюдала, как Гейл взяла белую салфетку со стоящей на белой скатерти белой тарелки. Ее руки слегка дрожали. Столовые приборы поблескивали в лучах утреннего солнца, льющихся в широкое вагонное окно. Поезд набрал скорость, и катящийся по рельсам вагон потряхивало. Дайана снова посмотрела на Гейл. Та опустила голову и прижала салфетку к груди.
— Гейл, — едва слышно проговорила Дайана. — Ты здорова?
Гейл положила салфетку на колени и ответила:
— Да. Со мной все в порядке.
— А что это было?
Гейл рассмеялась и пожала плечами:
— Здесь все так… так цивилизованно. — Она пригубила воду из стоявшего перед ней бокала, в котором плавали кубики льда. — Ты же помнишь, как было там. Как было ужасно, хотя ты провела там совсем немного времени.
Дайана кивнула и сжалась от нахлынувших воспоминаний.
— Я попала в тюрьму — только вдумайся в это, — когда тебе было шесть лет.
Дайана откинулась назад. Невозможно поверить. Невероятно. С тех пор как ей было шесть лет, прошла целая вечность. Она мало что помнила, лишь то, что в тот год приезжал дядя Джон и возил ее с братом Кевином в национальный парк «Карлсбадские пещеры», где они видели сотни и сотни летучих мышей, на закате вылетавших из пещер. Затем он взял их к себе, на свое маленькое ранчо неподалеку от Луббока, удивительно плоское, Богом забытое место. Но у дяди были три лошади, и он разрешил Дайане с братом кататься на двух наиболее смирных, и это было самое забавное развлечение в ее жизни. Сердце Дайаны чуть не разбилось, когда он упаковал их сумки и целый день вез на машине обратно в восточный Техас к матери. Она влюбилась в Сильви, небольшую кобылку, на которой каталась две недели, и меньше всего хотела возвращаться к тому, что ждало ее дома.
Когда они приехали, мать выглядела иначе — лицо не распухшее и пунцовое, как часто случалось раньше, и от нее пахло мятой, а не мартини. Она улыбнулась детям, и в этом было что-то пугающее. Даже Кевин обнял ее, хотя Дайана не сомневалась, что он не верил происходящему. Мать несколько секунд прижимала дочь к себе, затем обняла дядю Джона, поблагодарила за все, что тот для них сделал, и пригласила выпить чаю со льдом. Он согласился, но оставался в их доме ровно столько, чтобы сказать ей, как она хорошо выглядит и он надеется, теперь все пойдет к лучшему. А затем сел в свой «джи-эм-си» [32] и укатил в сторону шоссе.