Гейл вспомнила, как во втором классе удрала из дома с Кэрол Джонсон, девочкой из своего квартала. Они сделали себе сандвичи с ореховым маслом и желе и отправились жить в собачью будку, которую Питерсоны выставили к своим мусорным бакам в проезд после того, как весной убежал их пес. Вечером, как только на небе засияли летние звезды, большинство жителей квартала вышли на поиски беглянок. Вскоре в отверстии будки показалось лицо мистера Джонсона, и девочки не могли понять, хмурится он или улыбается.
Наверное, у матери было тогда такое же чувство, как у нее сейчас, лишь другие возможности. Гейл не хотела бросать Дайану, но та не оставила ей выбора. Что ей делать? Сидеть в отеле и дожидаться, когда явится подруга или придут за ней самой?
Из окна автомобиля Гейл наблюдала, как розовел край единственного на горизонте облака — новый день набирал силу. Но аэропорт уже работал в полную мощность. Гейл насчитала в небе восемь самолетов, которые кружили в ожидании своей очереди на посадку или взмывали вверх после взлета. Насколько многолюднее стала Америка, пока она сидела в тюрьме. Неужели то же самое происходит и в Европе?
Дайана открыла глаза и почувствовала, как у нее сдавило легкие от того, что она увидела. Номер в отеле был почти таким же маленьким, как тюремная камера, не хватало лишь решеток. Цементный пол застилал ядовитого цвета ковер, он, судя по ощущению босых ступней, когда Дайана шла в ванную комнату, вообще не имел мягкой подкладки. Окно едва пропускало лучи утреннего солнца. Дайана ощутила запах клея, которым соединялись пластиковые детали мебели, но решила, что так, видимо, пахнет химическое снадобье, каким здесь моют номер. Мрак, да и только. Отель представлял собой приземистое двухэтажное шлакоблочное строение из тех, что располагаются так близко от шоссе, что дребезжат стекла, когда мимо проезжают грузовики. Но хуже химической гадости раздражал запах пота. Здесь ночевали тысячи коммивояжеров — тех, кто задержался на низшей ступеньке лестницы армии белых воротничков, пока их дети росли без отцов. Дайане приходилось встречаться не с одним из таких, когда ее вызывали по поводу семейных скандалов. Они настолько привыкли к дороге, что не знали, как вести себя у домашнего очага.
Дайана взяла с полки затянутую в пленку пластмассовую кружку. Кружка стояла среди других точно таких же, перевернутых вверх дном, на подносе цвета детской неожиданности рядом с грязным ведерком для льда без крышки. Но в отличие от «Холидей инн» без пенопластовой подставки. Дайана сняла упаковочную пленку и открыла холодную воду в пластмассовом кране. Пусть сойдет из пластмассовых труб, где она за ночь могла накопить в себе поливинилхлорид. Может, Крис и Мишелл правы насчет воды в бутылках?
Но почему она вообще думает о них?
Потому что они ей помогали. И Гейл тоже. Ради них рисковали собственной свободой. Надежные люди. Хорошие. Такие же, как Мэл и Рик Рид. Сколько же ее убеждений, мыслей и чувств в последнее время спуталось, словно их поместили в миксер, взбили на высоких оборотах, а затем вылили эту мешанину обратно в голову.
Дайана выпила воду и достала из сумочки мобильный телефон. Она ощущала стыд, поскольку забрала машину, и еще сильнее переживала из-за того, что не призналась Гейл, что собиралась предпринять. Но она избавила Гейл от тяжелого решения, надо ли той следовать за своей спутницей. И поэтому Дайана считала, что поступила правильно. Сняла эту ношу с Гейл. А теперь она хотела позвонить подруге и сообщить, что у нее все в порядке, успокоить насчет машины — она ее непременно вернет. Заверить, что не наделает глупостей, но даже если ее арестуют, Гейл не о чем беспокоиться. Дайана хоть и коп, но не выдаст подругу по несчастью. Наоборот, станет все отрицать и заявит, будто бежала одна, а о других знать ничего не знает.
Гейл села на обитую черным материалом скамью неподалеку от информационного экрана отправления рейсов и начала просматривать фотографии и заголовки в свежем номере «Даллас морнинг ньюс». О них ни строчки, зато ее внимание приковал некрупно напечатанный заголовок. «Заключенный из Хантсуилла кончает жизнь самоубийством». Статья была о Рике Черчпине. То самое дело, которое не давало покоя Дайане. Черт побери! Куда подевалась сокамерница и не ее ли это рук дело? Очень странно. Может, Дайана стала задавать вопросы, которые ей не следовало задавать? Кто-нибудь услышал, сообщил кому следует. И вот пожалуйста: Рик Черчпин найден мертвым. Гейл застыла, стараясь унять гудение в голове и спокойно все обдумать. Какое ей дело? Что ей до того, что некий Рик Черчпин совершил самоубийство, если это, конечно, самоубийство? Она не знала деталей, только то, что прочитала в доприговорных материалах в ту ночь, когда случайно оказалась в комнате, где хранились документы в тюрьме. И еще те крупицы сведений, которые сообщила ей Дайана, пока они были вдвоем. Но эта газетная статья ее расстроила. Где теперь Дайана и чем занимается? И еще почему-то ей стало жаль Черчпина. Благодаря тому, что Гейл знала о тюрьме, она могла предположить: это действительно самоубийство. Ну и что? Дайана от нее сбежала, надо выбросить все из головы. Забыть, идти на посадку в самолет и убираться подальше из страны. Гейл потянулась за сумочкой, когда зазвонил ее телефон. Точнее, пикнул. Она достала мобильник, нажала зеленую клавишу и вставила в ухо наушник. Сказала:
— Алло.
Подождала. Повторила. Никакого ответа.
— Я разъединяюсь, — промолвила Гейл нараспев, стараясь скрыть страх.
— Подожди, подружка, не спеши.
Гейл почувствовала волну облегчения и злости.
— Где ты находишься? — Дайана говорила так, словно ничего не случилось. Будто собиралась пригласить ее в кино.
— В аэропорту.
— Извини за то, что произошло. Обещаю вернуть машину…
— Да черт с ней, с машиной! Ты сама-то где?
— Делаю то, что считаю нужным. Как написала в записке.
— В газете сказано, что тот тип убил себя в камере.
— Знаю.
— Бред какой-то.
— Да.
— Тебе может грозить опасность, — предупредила Гейл.
Дайана рассмеялась.
— Ты что, совершенно свихнулась? — Соседи начали раздраженно коситься на Гейл, и она, сообразив, что говорит громко, понизила голос.
— Ничего подобного, — возразила Дайана. — Меня это, наоборот, забавляет. Что-то вроде установления очевидного. Но, конечно, не прогулка по парку.
— Верно.
— Я связалась со старинным приятелем. Точнее, с двумя. Так что я не одна.
— Почему ты не звонила?
— Считала, что следует как можно меньше общаться.
— Отлично. Но могла бы перезвонить в ответ на мои вызовы.
— Вот я и звоню. Господи, ты говоришь, как моя мать, если бы она была хорошей матерью.
— Принимаю в качестве комплимента. Слушай, мы с тобой так много пережили, что нет смысла сейчас все портить. Выбирайся оттуда поскорее ко всем чертям! — Последовало молчание. Затем в трубке послышался тяжелый вздох. — Тот тип мертв. Насколько я понимаю, у тебя без него ничего не получится. Забудь обо всем. Мне скоро идти на посадку, но я могу подождать тебя.