— Не удивлюсь, если потом окажется, что этот храм стоит на узловой точке Земли, — пробормотал он. Это не было адресовано Илье. Просто мысль вслух.
— Что еще за узловая точка?
Искендеру все еще трудно было говорить, какая-то вялость вязала его язык, да и скучно разжевывать очевидное. Но и не ответить он не мог.
— Я об энергии Земли… Ее потоки движутся по своим каналам. Там, где они пересекаются, образуются узлы — точки контакта с космическими потоками. Как чакры в теле человека. Несколько самых крупных узлов известны издревле. Все они мечены. Например — Стоунхендж. Ты слышал о нем?
— Конечно.
— Возможно — здесь такое же место. Но я не могу сказать наверняка, я не чувствую таких вещей. Хотя интуиция мне подсказывает: оно здесь. Так должно быть.
— И что же из этого следует?
— Не знаю. Возможно — какие-то чудеса. Исцеления. Или просветления. Ведь мощный канал облегчает контакт с информационным полем Земли. Многие вещи, неощутимые и непостижимые в других местах, здесь должны быть доступней… — Искендер слабо улыбнулся. — Хорошее место для преодоления душевного кризиса.
Это он о себе, понял Илья. И обо мне. И о каждом человеке, которого больная душа приводила сюда за исцелением. Может быть, ему так повезет, что он именно здесь найдет то, чего ему прежде недоставало.
— Кстати, — сказал Илья, — ты так и не закончил историю с архитектурным журнальчиком. Что же в том доме было особенного?
Сверху, от невидимых отсюда ребер куполов, опять затрещала сварка. Звуки были рваные, короткие — сварщик никак не мог зацепиться за металл. Тот еще специалист. Впрочем, откуда в этом селе взяться специалисту? Каждый — мастер на все руки, а как доходит до тонкостей, с которых и начинается мастерство, сразу слышишь: мы университетов не кончали… Эти ленивые мысли подняли настроение Искендеру. Вот я был специалистом высокого класса, подумал он. Очень высокого. И что это мне дало? — спросил он себя. И с мазохистским удовольствием ответил: а ничего. Ничего. Если не считать, конечно, что именно после истории с тем домом я стал циником. Забавный поворот от перезрелого романтизма. Но сущность у обоих мировоззрений одна: оба бесплодны.
— Что особенного?.. Да ничего. В том-то и дело, что в нем не было ничего особенного. Дом был прост. И естественен. Как дерево. И глаз на нем отдыхал, как на дереве. Там нечем было любоваться, он ничем не поражал, — но он не утомлял глаз. На него можно было смотреть… пока не наполнишься. — Только теперь Искендер повернулся к Илье и посмотрел прямо в глаза. — Вот тогда оно и случилось. Я вдруг понял простую вещь… Я вдруг понял: если бы мне пришлось решать ту же архитектурную задачу — я бы так не смог. Не именно так — я другой человек, в любом случае мое решение было бы другим. Но я бы не смог создать такой дом, при взгляде на который возникала бы мысль о вечности… и Боге.
Ему было скучно говорить: когда переживание иссякло и старая боль ушла… а еще точнее: из-за того, что душа молчала (да, именно из-за этого — из-за того, что душа молчала) — точные слова давались с таким трудом. Их приходилось вытаскивать из себя, как из жидкой глины.
— Хотелось бы мне познакомиться с тем мужиком… Зачем — не могу сказать. Просто так. Просто потому, что он такой. Из другого мира. Это ведь впечатление на всю жизнь! Это — мера, ориентир… А разговаривать с ним мне было бы вовсе не обязательно: ничего нового он бы мне не сказал; я ведь и так знал все, что в нашем деле можно было узнать. Может быть — даже наверное! — я знал в архитектуре больше, чем он. Но он был творцом, а я — нет… Я сидел в приемной шефа, в том старомодном кресле, запрятанном, сколько я его помню, в серый парусиновый чехол, и повторял про себя, снова и снова, одну и ту же фразу: ты — бездарь, Искендер, ты — бездарь… Удивительно, что такая простая мысль до той минуты не посетила меня ни разу.
— Так не бывает, — сказал Илья. — Какие-то сомнения…
— В том-то и дело, что их я никогда не знал. Никогда! Потому что никогда не глядел по сторонам. Я шел к своей цели, как по струне. Одного за другим я обгонял всех, кто шел параллельно мне. А этот мужик не шел. Ему поставили задачу — и он сразу оказался впереди. У цели… Я понял, что никогда так не смогу, понял, что с таким грузом уже не смогу жить прежней жизнью, взял у секретарши лист бумаги, написал заявление об уходе, — и ни разу не пожалел об этом.
— До сегодняшнего дня?
Искендер не ответил.
Илья кивнул Искендеру — и они вошли в распахнутые ворота храма. Здесь было прохладно, пахло известью; леса поднимались по всему периметру до самых куполов, откуда невидимый сварщик сыпал умирающие на лету белые искры. Леса скрывали людей и звуки их работы, но тени фигур и тени звуков ненавязчиво присутствовали, не нарушая, впрочем, покоя храма. Колонны центрального нефа, еще не захваченные ремонтом, улетали ввысь, подпирая невидимое отсюда небо. Пол был выстелен досками. Если и в боковых помещениях то же самое — это затруднит поиск.
— Не представляю, как подступиться без чертежей…
Искендер произнес это тихо, почти шепотом, но Илье показалось, что звуки слов заполнили храм и повисли в воздухе, не находя выхода из замкнутого пространства. Они не хотели умирать и терпеливо ждали, пока храм их запомнит. Илья глянул на Искендера с укоризной — мол, не можешь не болтать лишнего? Искендер только руками развел, но по его глазам было видно, что он не раскаивается; ведь уникальная акустика была еще одним подтверждением мастерства неведомого гения, строившего храм.
Кроме них в нефе был только коротышка в перепачканном ватнике. Он выскребывал из бетономешалки остатки раствора и делал вид, что не обращает внимания на вооруженных людей. Они подошли неторопливо, скользя невидящими взглядами по сторонам; оно и понятно: пока что разглядывать было нечего. Но раствор в мятом жестяном ведре заинтриговал Искендера. Он никогда не видел ничего подобного. Искендер присел возле ведра, обмакнул подушечку указательного пальца в бело-желтую пасту, понюхал ее, затем растер между большим и указательным. Известь — это понятно; и яйца; но что дает эту маслянистость, и куда она девается, когда раствор застывает?..
Мужичок оперся на совковую лопату и терпеливо ждал, что будет дальше.
— Не знаешь, где Строитель?
— Известно где. — Мужичок боднул головой куда-то вверх. — На крыше. — Он прислушался — и удовлетворенно подтвердил: — На сопилке играет.
Только теперь они обратили внимание на эти звуки. Они слышали их все время, но не замечали, как не замечаешь, пока не прислушаешься, звуков природы. Неторопливые и непритязательные, они стекали по телу колонн без малейшего трения. Храм поглощал их еще до того, как они достигали пола. Слуху Ильи они не говорили ничего. Это был ориентир — и только. Зато Искендер сразу понял, с чем имеет дело, послушал несколько секунд — и узнал. «Вот никогда бы не подумал, что в таком месте услышу „Страсти Христовы“… — пробормотал он и взглянул на Илью. — Наш герой непрост…»
— А где черный ангел?