Последнюю ночь Женька провел со мной. Он был подавлен, но старался это скрывать за показной веселостью. Однако меня не проведешь. Чтобы немного приободрить его, я говорила много ласковых слов и, конечно, оставила Наткин адрес.
В аэропорту Янг долго прощался с Наткой и проводил нас до самого трапа. Мы летели не пустые, а с довольно увесистым багажом, состоявшим из подарков Янга и целой кучи новых шмоток, купленных на его деньги.
Сев в самолет, мы переглянулись и, как по команде, смахнули слезы. Каждая думала о своем, но мысли были совершенно одинаковые. Мы думали о Токио. О кабаре, притонах, чердаке, на котором мы жили, о Григориче. Мы знали, что это не забудется, а прочно засядет в нашей памяти и будет всплывать, словно кошмарный сон.
– Ты не верила? Ты до последнего не верила, что мы когда-нибудь окажемся дома? – спросила я Натку.
– Не верила. Я начинаю верить только теперь, когда наш самолет взлетел…
Когда самолет приземлился на родной земле, мы не просто сошли, а сбежали по трапу и стали носиться по летному полю, как сумасшедшие. Натка ревела, а я громко кричала:
– Натка, мы добрались! Мы смогли! Мы выбрались! Ура!
Пассажиры мирно спускались по трапу и с удивлением посматривали на нас. Здесь все было совсем по-другому. Родное солнышко, родные русские лица, родной русский язык. Мы не сели в автобус, чтобы доехать до здания аэропорта, а бросились бежать. Мы были пьяны этой свободой, которую другие просто не могли оценить сполна, потому что не хлебнули жизни на самом дне. Правда, к этой свободе нам пришлось привыкать с трудом и учиться жить заново. Если какие-то молодые люди обращали на нас внимание, нам казалось, что это торговцы живым товаром. Мы ждали опасности отовсюду и постоянно оглядывались по сторонам, всячески избегая заинтересованных взглядов мужчин. Наша психика была больна и воспринимала малейшие знаки внимания со стороны противоположного пола как желание затащить нас в какой-нибудь притон. Мы вообще старались не заводить никаких разговоров с мужчинами, потому что нам казалось, что они обязательно выльются в разговор о сексуальных услугах и ценах со всеми вытекающими последствиями.
Добравшись до Наткиной квартиры, мы заказали ровно три ящика шампанского. Вылив содержимое ящиков в ванну, я засунула туда Натку и стала купать. Натка громко смеялась, перемешивая смех с громким плачем, и этот плач был понятен только мне, потому что я пережила подобное. Мы сидели в ванне с шампанским и черпали его ладонями.
– Пока всю ванну не выпьем, не вылезем, – смеялась Натка. – Я надеюсь, ты прямо сейчас не рванешь в свою Самару?
– Нет.
– Ну, вот и здорово. Янг отвалил нам денег. Займемся пока ремонтом моей квартиры. Ты не против?
– Само собой.
Конечно, целую ванну шампанского мы не осилили, но упились так, что плохо ориентировались в пространстве. Ближе к вечеру раздался звонок, и на пороге появилась Наткина соседка, симпатичная девчушка лет восемнадцати. Увидев Натку, она обрадованно затараторила:
– Здравствуйте, тетя Наташа. Мне мама сказала, что вы прилетели, вот я и решила зайти к вам.
– С каких это пор ты стала называть меня тетей? – засмеялась пьяная Натка.
– Просто я видела вас в окно, вы стали такой дамой, с таким багажом…
– Да ладно, брось, называй меня как раньше.
– Наташа, скажи, тебе понравилось в Японии?
– Ну, как тебе сказать… – замолчала Натка.
– Понравилось, – влезла я, улыбнувшись девчушке.
Она с завистью посмотрела на разноцветную гору лежащих на диване вещей и тихо спросила:
– Девочки, а у вас есть что-нибудь выпить?
– Иди в ванне черпай. Мы все равно не осилим, – засмеялась Натка.
– В ванне?
– В ванне. Бери кружку и черпай.
Девчушка побежала в ванную и набрала себе полную кружку шампанского.
– Вот это жизнь! Вы так мало там побыли, а так много заработали! Когда я вернусь из Греции, обязательно наберу себе полную ванну шампанского и буду в нем купаться.
– Откуда? – спросили мы в один голос с Наткой.
– Из Греции.
– На черта тебя туда несет? С мамой едешь отдыхать?
– Нет, сама.
– По турпутевке?
– Нет, работать.
– Работать?! – ахнули мы.
– Ну да, работать. А что тут такого? Я всю жизнь мечтала посмотреть Древнюю Элладу. Мне недавно объявление подвернулось, мол, требуются девушки от восемнадцати до двадцати пяти лет для работы официантками в самых роскошных ресторанах Греции. Зарплата высокая. Я прошла конкурс! – гордо улыбнулась девчушка.
Мы с Наткой переглянулись, не в силах произнести ни слова.
– Тебе не нужно туда ехать, – наконец сказала Натка.
– Почему? Я ведь тоже хочу нормально пожить, денег заработать. Ведь я уже третий сезон без зимних сапог хожу! Я же прошла конкурс, нужно быть последней идиоткой, чтобы упустить такую возможность!
– Нужно быть последней идиоткой, чтобы поехать работать в Грецию, – разозлилась я. – Ты не будешь ни официанткой, ни танцовщицей, ни даже посудомойкой – там своих навалом, некуда устраивать! Ты будешь обычной проституткой в каком-нибудь дешевом борделе. И это в лучшем случае, а в худшем ты попадешь в рабство и будешь вкалывать, имея по десять клиентов в день, за тарелку супа и крышу над головой.
– Какое рабство? О чем вы говорите? Мы в каком веке живем?
– В двадцать первом. Только и в двадцать первом веке тоже есть рабство.
Девушка посмотрела на нас глазами, полными слез, и громко закричала:
– Вы просто завидуете!
– Чему? – удивились мы. – Мы только хотим предостеречь тебя от большой беды.
– Быть проституткой или нет – зависит от самой девушки! Я не хочу быть проституткой, и никто меня не заставит заниматься этим делом!
– Наивная! Ты рассуждаешь так потому, что находишься на родине, рядом с мамой, друзьями. Там другие законы, и там никого не интересует твое мнение. Там свои правила игры, и ты будешь играть по этим правилам, а иначе ты просто станешь трупом.
– Вы все врете! Вы просто завидуете!
Девчушка выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью. Натка сходила в ванную, зачерпнула пару бокалов шампанского и грустно сказала:
– А ведь эта дурочка и в самом деле завтра улетит.