Вот он – первоначальный план садов Ленотра!
– Canis lupus, это что значит?
– Собака-волк, это латынь.
– У меня тут файл так называется.
– Посмотри на всякий случай…
Эмма и Пьер вернулись в спальню Дэна и, сидя на огромной кровати, искали файлы, содержащие слово «собака», последние книги, оцифрованные Дэном на эту тему, все, что могло касаться этой темы.
Они перевели слова «собака» и «пудель» на десять языков, пытаясь найти некую тайну, ускользавшую от них. Безрезультатно.
– Понятно, – объявила Эмма, просмотрев файл Canis lupus. – Это список газетных объявлений. Помню, Дэн хотел сравнить цену живой собаки со стоимостью Кагэбэ.
Пьер удивился.
– Никогда не думал, что он занимался подобными мелочами!
– Ох, знаешь, Дэн всегда был непредсказуем.
Эмма опустила руки на колени. Пьер, стоявший у окна, поскреб пальцем выступающий кусочек штукатурки.
Какое-то время они молчали, пытаясь понять закодированный тайный смысл.
– Смотри, – сказал он, поворачиваясь к Эмме. – А если Баретт просто имел в виду, что надо искать рядом с собаками?
– А сейчас мы чем занимаемся?
– Нет, я имею в виду физически рядом с собаками: место, где находится их конура, корзина, миска, что еще у них бывает…
Звонок телефона не дал Эмме ответить.
– Это Брэд! Погоди секунду, ладно?
Она пошла к двери. Звонок Брэда был некстати, но – она бросила взгляд на часы на правой руке: в Сан-Франциско сейчас час ночи, – а он пытался созвониться с ней весь вечер.
– Как ты, малышка? Я беспокоюсь о тебе. Дорогая, мне не нравится, что ты сейчас во Франции.
Она хотела сказать Брэду, что в Париже сейчас не опаснее, чем в американских городах. И что, видимо, именно здесь решается судьба самой могущественной державы мира. Но промолчала, потому что больше всего ее взбесило, что он назвал ее babe – малышка. Ей не правилось, когда он ее так называл, но Брэд не изменял своим привычкам.
– Слушай, Брэд, у меня мало времени. Я занята… Да… Очень важно. Расскажу потом… Все хорошо, правда…
– Ты все еще в Арроманше?
– Нет, я в Версале, в доме Дэна.
– А! Отличная идея! Там ты в безопасности! Ребекка с тобой?
– Пока нет, но я надеюсь, она присоединится ко мне. Эмма не хотела говорить ему о том, что Ребекка беременна. Он и так скоро об этом узнает.
– Когда ты обратно в Сан-Франциско, darling?
– Не знаю. Как только закончу все дела!
– Мне не нравится, что ты во Франции, – повторил он.
Что еще? За этим последуют привычные тирады про Францию: «архаичная», «претенциозная»… Эмма знала, что Брэд считал французов непревзойденными только в любви. «Это я хотя бы проверил», – говорил он с улыбкой, бросая на Эмму красноречивый взгляд.
– А с акциями «Контролвэр» как поступишь? Эмма, на Уолл-стрит акции стремительно летят вниз, подумай…
Эмма едва не ответила мужу: подожди день или два. Если у нас все получится, они взлетят с невиданной скоростью; если нет, упадут очень надолго. Сейчас ей казалось, что события скорее будут развиваться по второму сценарию. Но если она все расскажет Брэду, то нарушит закон. С такими вещами Эмма не шутила. В «Беркинс энд Шеннон» она уволила одного сотрудника, который нравился ей больше всех остальных, за то, что он играл на бирже в свою пользу, используя информацию, полученную на работе. Его уволили в течение часа. Десять минут на сбор вещей. Такой непреклонной, как в тот день, Эмма не была никогда.
Кроме того, в глубине души она сейчас понимала: согласиться на то, чтобы Брэд продал акции «Контролвэр», – все равно что предать память о Дэне. Пережить его смерть еще второй раз.
– Делай как хочешь, – процедила она, – сейчас у тебя больше информации, чем у меня.
– Эмма, в чем дело? Милая, мне так тебя не хватает, я…
Сигнал – звонок по другой линии – прервал нежности Брэда.
– Ребекка звонит, отключаюсь! Поговорим вечером. Обнимаю.
– До вечера. Люблю тебя.
«Люблю тебя»… Переключаясь на звонок Ребекки, Эмма подумала о том, насколько машинально Брэд произносит эти слова.
Она часто видела на его прикроватной тумбочке книгу «Мужчины с Марса, женщины с Венеры». Первая заповедь (для него): говорить своей женщине «люблю тебя» два или три раза в день, чтобы она чувствовала себя уверенно (и оставила в покое).
– Мама, ты где? – кричала Ребекка.
– Милая, я в Версале, в доме Дэна Баретта. Вилла «Трианон». Помнишь, я тебе рассказывала? Ты не смогла бы приехать? Лучше поговорим при встрече, да, дорогая моя девочка?
Эмма чувствовала, что дочь пытается уклониться от ответа.
– Знаешь, мам, говорить не о чем. Я решила. Аборта не будет.
– Послушай, не будем сейчас это обсуждать! Телефон может отключиться в любой момент. Ребенок – это очень серьезно…
– Это ты мне говоришь?
Эмма прикрыла глаза: Ребекка задела больное место. Она решила не реагировать на замечание дочери.
– Может, запишешь адрес? Улица Фобур-Сент-Анту-ан, дом пятьдесят семь. Приедешь, как сможешь, хорошо? Сегодня после обеда?
Эмма отключилась, так и не получив никакого ответа, и сказала себе, что, скорее всего, Ребекка не приедет. Затем вернулась в комнату «Я». Пьер посмотрел на нее, по его глазам Эмма поняла: он догадался о ее проблемах. Но спрашивать ни о чем не стал.
– О чем мы говорили перед тем, как мне позвонили? – спросила Эмма.
– Что надо обыскать место, где жили собаки Элси.
– Только вот никто не знает, где это…
– Вчера вечером, когда мы приехали, у входа, по сторонам аллеи, я видел две конуры.
А ведь он прав. Эмма даже не подумала тогда, зачем они нужны: цепи есть, а собак нет.
– Так пойдем? – предложил Пьер.
Они спустились по большой лестнице и быстро вышли во двор. Было уже одиннадцать, солнце на безоблачном небе ярко освещало Большой канал, оранжерею, оба Трианона. Мог ли такой прекрасный день закончиться апокалипсисом?
Пьеру захотелось, взяв за руку Эмму, не спеша прогуляться по аллеям, забыв обо всем на свете.
Они торопливо подошли к решетке. Справа, под большими деревьями, напротив домика охранника, стояли две деревянные конуры. Первая, высотой примерно метр, была похожа на миниатюрное горное шале. Над дверью вместо досок было два цветных стекла. Вторая конура светлого дерева выглядела привычнее.