Уже через три минуты он поставил перед Мечит наполненную теплой, еще живой кровью чашу, и она сначала повела черными, высохшими от жара ноздрями, затем открыла глаза, с усилием поднялась, встала на четвереньки и принялась жадно лакать. А той же ночью шаман получил невероятное по яркости и ясности озарение, из которого следовало, что словно застрявшая на одном месте история земли богатыря Манджушри снова двинулась вперед.
* * *
В ту ночь Гуансюю приснилась обезьянка. Она стояла на четвереньках и жадно лакала из большой деревянной чашки что-то красное, наверное, перцовый соус. Это было так странно, что император даже проснулся. Он встал с «драконова ложа» и, чувствуя, как сильно бьется сердце, выглянул из почивальни. Приставленные к нему императрицей евнухи снова не спали.
Гуансюй вздохнул. В последнее время он чувствовал опасность всей кожей. Нападки на его либеральную линию участились, да и старуха стала нервничать. Что-то внутри подсказывало императору, что медлить более нельзя и если упустить свой шанс, то второй раз история его не предоставит. Конечно же, он боялся. Но долгие, полные иносказаний беседы с ближайшим окружением и особенно с генералом Юань Шикаем убедили его, что Кан Ювэй прав и друзей у него, императора Поднебесной, действительно больше, чем кажется. А недавно он осознал, что далее медлить и впрямь немыслимо.
Гуансюй вспомнил вчерашний вызов к Цыси и поежился. Потому что едва он вошел в Зал Долголетия и завершил все предписанные ритуалом поклоны, как она хлопнула ладонью по столу и закричала:
– Я думала, ты уже вырос и поумнел! Потому и доверила тебе власть!
Гуансюй растерялся.
– А ты позоришь наших прародителей! – продолжала кричать императрица. – Хочешь погубить страну?!
Гуансюй торопливо поклонился.
– Святая Мать напрасно слушает клевету. Я хоть и не очень умен, но не до такой же степени! Все, что я делаю, я делаю исключительно для блага Поднебесной и счастья ее обитателей!
Цыси гневно дернула головой.
– Ты еще смеешь спорить?! А что пишет о тебе в своем докладе Ван Чжао?! Ты думаешь, я совсем ослепла и оглохла?! Посмотри, что о тебе говорят!
Она швырнула ему в лицо кипу бумаг, и стоящий на коленях евнух принялся торопливо их собирать, а затем с поклоном, снизу вверх, подал Гуансюю. Император глянул на один листок, на второй и прикусил губу – это были доносы.
– Почитай это, Гуансюй, – высокомерно – даже не посоветовала – распорядилась старуха, – и на будущее призадумайся…
Вернувшись во Дворец Небесной Чистоты, Гуансюй внимательно прочитал доносы и несколько успокоился – ничего необычного в них не оказалось. Он прилег, подал евнуху с опахалом знак, чтобы тот подошел ближе и махал сильнее, и, прикрыв глаза, попытался представить, что еще, помимо этого, может быть известно императрице, и даже сам не заметил, как заснул. А той же ночью ему приснилась обезьянка, и спустя два дня император все-таки решился и велел вызвать только что назначенного начальником военного округа Юань Шикая.
– Вот ты сейчас едешь на очень важную должность, – дождавшись, когда генерал совершит полагающиеся поклоны, медленно проговорил Гуансюй. – А по-настоящему ли ты предан государству?
Генерал оторопел. По его лбу пробежала крупная капля пота, и он с размаху стукнулся головой об пол.
– Род вашего ничтожного раба из поколения в поколение пользуется милостями фамилии Вашего Величества, – задыхаясь от ужаса, выдавил он, – да я скорее позволю разрезать себя на куски, чем изменю Вашему Величеству!
Гуансюй удовлетворенно улыбнулся.
– Очень хорошо. Тогда возьми этот пакет и исполни все, что там написано. Немедленно. Сумеешь – награжу. Очень щедро награжу.
* * *
Спустя два часа пакет с приказом немедленно казнить генерал-губернатора столичной провинции Жун Лу, а затем уничтожить и всех остальных сторонников императрицы был в руках Цыси. Юань Шикай не рискнул пойти против Жун Лу и уж тем более против самой Старой Будды, а потому просто передал пакет генерал-губернатору и, многократно заручившись его покровительством и защитой, срочно выехал из столицы – принимать военный округ.
Цыси бегло просмотрела бумаги, побагровела и повернулась к доставившему ей пакет Жун Лу.
– Немедленно собрать совет, – полыхая еле сдерживаемой яростью, прошипела она. – Поднять мою маньчжурскую гвардию. Ввести в Пекин преданные мне войска. Гуансюя изолировать. Кан Ювэя и прочих прихлебателей казнить. Немедленно! Слышишь?!!
Генерал-губернатор преданно ткнулся лбом в мраморный пол.
– И еще… – взбешенная Цыси перевела дух. – Возможно, Гуансюю придется умереть. Но таблетки пусть найдут в доме у Кан Ювэя.
Жун Лу оторвал лицо от пола.
– Ваше Величество, по моему глупому разумению, если возникнут подозрения по поводу смерти императора, этим немедленно воспользуются иностранцы – как предлогом для еще одного вторжения.
Цыси задохнулась от гнева и лишь огромным усилием воли удержала себя в руках.
– Хорошо… я согласна… Тогда распорядись пустить слух, что он серьезно заболел, а там посмотрим.
* * *
21 августа 1898 года наместник императора в Квантунской области Алексеев получил из Пекина шифрограмму о государственном перевороте. Русский консул сообщал, что от имени Гуансюя уже издан указ, в котором он решительно осуждает забывших заветы предков реформаторов и просит Милостивую и Лучезарную Императрицу Цыси взять всю полноту власти в свои руки.
Цыси униженную просьбу Гуансюя удовлетворила мгновенно. Она не только издала указ об упразднении всех без исключения реформ, но и распорядилась отрубить головы шестерым ведущим реформаторам. Говорили, что сбежать удалось только вовремя кем-то предупрежденным главным идеологам перемен Кан Ювэю и Лян Цычао.
Алексеев сразу же послал телеграмму в Петербург, но ни Муравьев, ни военный министр Куропаткин подсказать, как использовать ситуацию к пользе России, не сумели. Один все время талдычил, что нужно восстанавливать позиции в Корее, а второй все допытывался, можно ли протянуть ситуацию, пока не подойдут из Петербурга новые, нигде еще не испытанные орудия Путиловского завода. А тем временем из Пекина шли новости одна страшнее другой.
Как сообщил русский консул, когда по указу императрицы всех шестерых реформаторов обезглавили, началась настоящая истерия. Так, неизвестные люди, при полном попустительстве полиции, выволокли из дома и публично казнили нескольких видных, но настроенных прозападно ученых. А уже к обеду улицы столицы заполнили переодетые обывателями солдаты, отлавливающие и забивающие до смерти каждого встречного иностранца – купцов, служащих консульств, журналистов…
Но действительно массовые репрессии начались, когда в столицу вошли войска генерала Дун Фусяна. Так, арестовали и мгновенно приговорили к казни старого, мудрого и уж точно не принадлежавшего команде реформаторов министра финансов, и все шло к тому, что через несколько дней в Китае просто не останется людей, с которыми еще можно вести диалог.