— Эс-те-бан… — выдавил Мигель. — Что ж… ты… делаешь, Эстебан?!
И тогда садовник поднял свою лопату и ударил его в третий раз.
* * *
Внезапное бегство главной и последней женщины дома Эсперанса было настолько наглым и вызывающим, что Себастьян впервые впал в настоящее неистовство. Багровый от ярости, он побежал домой, вытащил из-под кровати все свои сокровища, вывалил их на пол и трясущимися руками нащупал шелковую косичку. Затем кинулся в господский дом и схватил оставленную полицейским винтовку, но в последний момент передумал и все-таки взял привычную рукам садовую лопату.
Он не знал, где искать сбежавшую парочку, но верил, что бог поможет, и Всевышний помог. Ровно в тот миг, когда Себастьян пробегал мимо маленького неприметного дома, Мигель зажег керосиновую лампу, а потом достал что-то из шкафа и подошел с лампой к невидимой до того Долорес.
Когда Себастьян увидел, как он ее целует, он был настолько взбешен, что по пути обратно в сад несколько раз останавливался и сбрасывал последнюю, самую главную божью жертву в грязь и тряс перед ее мокрым от слез и дождя лицом большим твердым, как дерево, пальцем.
— Не-е-е!!! До-оэ-эс! Пу-охо!
Но Долорес будто не понимала, что все кончилось. Она визжала, царапалась, яростно орала, что он забыл свое место, и тогда садовник остановился и, возмущенно всхрапывая и сопя, принялся срывать с нее вычурную господскую одежду — единственное, что еще напоминало о том, что они — не ровня.
И только когда он бросил ее, грязную, мокрую и совершенно голую, возле молодого апельсинового дерева прямо посреди господского двора, завернул руки за ствол и стянул их черной шелковой удавкой, сеньорита Эсперанса стихла и поникла.
Себастьян обошел ее кругом, встал на колени, заглянул в бледное от ужаса лицо и сделал то, что давно хотел сделать, — потрогал.
Он потрогал ее всю. Мокрые, почему-то пахнущие цветами волосы, ровный лоб, красиво вздернутые брови и мохнатые ресницы, гладкую щеку, скользкую упругую грудь, мягкий живот и даже то, горячее и влажное, что было внизу…
Долорес истерично рассмеялась, и Себастьян вдруг словно провалился в яму; он вспомнил, кто смеялся точно так же и почему этот смех означает смерть. Потому что так же перед смертью смеялась его мать — прямо в лицо отцу.
Себастьян встряхнул головой и поднялся с колен. Он очень хотел быть с ней как с женщиной, наверное, как и полицейский. Они оба хотели посеять свое семя, и им обоим нужна была для этого Долорес. Но Себастьян был умнее; он знал, что не имеет права потакать легкомысленной жизни перед лицом грядущей вселенской зимы. То, что он посеет, должно быть вечным.
* * *
Мигель не знал, сколько пролежал без сознания — минуту, две или десять, но одно он знал точно: времени терять нельзя. С трудом поднявшись на ноги, он, как мог быстро, задыхаясь от переполнившей голову боли, побежал вдоль залитой дождем улицы, вывернул к площади и, не обращая внимания на оторопевшего часового, замолотил кулаками в дверь военной комендатуры.
— Дельгадо! Дайте мне Дельгадо!
Его тут же ударили прикладом в голову, затем из дверей выскочили караульные, подхватили, понесли его, бросили на пол, стали о чем-то спрашивать, но очумевший, совершенно невменяемый от боли, окровавленный Мигель твердил только одно:
— Нужна войсковая операция… срочно привезите Дельгадо!
* * *
Себастьян хотел все сделать по правилам, может быть, впервые в жизни. Он сходил во флигель, снял с полки свою любимую Библию и открыл на странице, где Авраам приносит в жертву сына своего Исаака, старательно запомнил, как именно уложены камни жертвенника, поставил книгу на место и только после этого обильно полил флигель, а затем и деревянную террасу господского дома керосином и бросил спичку. Он знал, что в раю этот дом будет уже не нужен, как не нужны будут одежда и обувь, Библии и посуда и все остальное, — все, что понадобится, даст господь.
Затем он вернулся к Долорес, и она так и стояла на коленях спиной к дереву и, подняв глаза к черному небу, молилась. Себастьян удовлетворенно мурлыкнул, погладил ее по голове, обошел со спины и бережно развязал стягивающую кисти шелковую косичку. Долорес и так была напугана, и пугать ее еще больше он не хотел. Поднял и поставил освещенную заревом начинающегося пожара мокрую, голую, трясущуюся жертву божью на ноги, увидел, что сама она не дойдет, и снова взвалил ее на плечи. До места вечного успокоения было совсем близко.
Полковнику Дельгадо все-таки позвонили прямо домой. Узнав, что садовник похитил сеньориту Эсперанса, Диего несколько секунд приходил в себя, а потом приказал поднять обе стоящие в городе роты по тревоге и до тех пор, пока он не приедет, передать все текущее управление над войсками лейтенанту Санчесу.
Офицеры недоуменно переглянулись, но возражать не посмели, и солдат в считаные минуты выгнали из казарм под проливной дождь, погрузили в мигом подошедшие грузовики, и только у полыхающего дома семьи Эсперанса наспех перемотанный бинтами Мигель вышел вперед и объяснил задачу.
— Преступник может быть вооружен холодным оружием! — хрипло кричал он, пытаясь пересилить шум дождя. — Но ваша цель — не он! Ваша цель — спасти захваченную им девушку! А потому прочесать все! Каждый метр! Всем понятно?!
— Так точно! — рявкнули три сотни голосов.
— Господа офицеры, прошу принять управление! — взмахнул рукой Мигель, развернулся и бегом помчался в сад. Он еще надеялся успеть.
* * *
Когда Себастьян увидел с холма подъехавшие к усадьбе ярко освещенные пожаром армейские машины, жертвенник над посадочной лункой был практически готов. Сквозь шум внезапно ослабевшего дождя послышались резкие, отчетливые команды, покорно опустившая голову Долорес встрепенулась и попыталась вскочить, но ноги ее не держали.
Себастьян недовольно заворчал и придержал девушку за голову: райский сад должен был получить это семечко, несмотря ни на что. Он достал из-за пазухи и зажал в зубах сплетенную из черного шелкового платья покойной сеньоры Долорес косичку, подхватил сеньориту под грудь и под живот и, уподобляясь праведному Аврааму, аккуратно уложил жертву на ровную поверхность жертвенника лицом вниз. Завел руки плачущей сеньориты за спину и затянул их удавкой, притянул к связанным кистям одну ногу, затем вторую, привязал их за щиколотки и неторопливо достал из кармана штанов кривой садовый нож.
— Стой, Себастьян! — заорали из кустов. — Эстебан, стой!
Себастьян приставил нож к горлу сеньориты Долорес и замер.
На поляну вывалился ободранный, окровавленный Мигель и едва поспевающие за ним двое… трое… четверо солдат.
— Подожди, Эстебан! — выставил руку вперед Мигель. — Не надо! Она должна жить!
Себастьян мудро улыбнулся и придавил теплый затылок сеньориты книзу. Он знал, что завершит начатое.
— Отдай ее мне! — сделал осторожный шаг вперед Мигель. — Пожалуйста! Зачем тебе ее смерть?!