Пима помолчала.
— Либо мы выберемся. Со всем этим золотом мы точно выберемся.
Гвоздарь глядел на девочку. Всего пару дней назад он бы зарезал ее не раздумывая. Поглядел бы с сожалением в эти отчаявшиеся глаза и резанул ножом по горлу. Быстро, чтобы она не мучилась. Не стал бы ее мучить так, как любит мучить людей его отец, но зарезал бы, а потом снял все это золото с опухшего тела и ушел. Наверное, сожалел бы, может, положил бы подношение на весы Бога-Мусорщика, чтобы помочь ей в жизни после смерти, во что бы она там ни верила. Но она была бы мертва, а он смог бы называть себя везучим.
Но теперь, после мрака и вони нефти на корабле, воспоминаний о том, как он был по самое горло в смерти и глядел на Ленивку, наверху, со светящейся пастой на лбу… Спасение было в ее руках, если бы только он смог ее уговорить, если бы смог достучаться до нее, туда, где теплились остатки неравнодушия к другим, если бы знал, что где-то внутри нее есть место, на которое надо нажать, чтобы она пошла за подмогой. Тогда его бы спасли, и все было по-другому.
Он так отчаянно пытался уговорить Ленивку.
Но так и не нашел, куда надавить. А может, у нее и вовсе такого внутри нет. Некоторым плевать на всех, кроме себя. Таким, как Ленивка.
Таким, как папа.
Ричард Лопес уж точно не стал бы раздумывать. Резанул бы по горлу богатой девочке, срезал бы кольца, стряхнул с них кровь и еще посмеялся бы. Гвоздарь понял, что еще неделю назад поступил бы так же. Эта богачка не из их команды. Он ей ничего не должен. Но теперь, после той каюты, залитой нефтью, он думал лишь о том, как ему хотелось тогда заставить Ленивку думать, что его жизнь не менее важна, чем ее.
На пальцах девочки сверкало золото.
Что с ним такое? Гвоздарю захотелось ударить кулаком в стену. Почему он не может просто поступить разумно? Просто собраться, резануть ей ножом по горлу и забрать добычу? Ему показалось, что он слышит хохот отца. Издевающегося над ним, над его глупостью. Но Гвоздарь глядел в умоляющие глаза девочки и видел в них отражение своих.
— Прости, Пима, я так не могу, — сказал он. — Мы должны ей помочь.
Пима ссутулилась.
— Уверен?
— Ага.
— Черт.
Пима вытерла глаза.
— Я смогу ее зарезать. Ты меня еще поблагодаришь за это, потом.
— Нет. Пожалуйста. Мы оба знаем, что это плохо.
— Плохо? Что плохо? Погляди на все это золото.
— Не режь ей горло.
Пима скривилась, но убрала нож.
— Может, она позволит нам забрать хотя бы серебро.
— Ага. Может быть.
Он уже пожалел о сделанном выборе, видя, как рушатся его надежды на лучшее будущее. Завтра он и Пима снова будут ломать корабли, а эта девочка либо останется в живых и исчезнет отсюда, либо привлечет сюда всех остальных с Брайт Сэндз. В любом случае, он в проигрыше. Ему повезло, а он не воспользовался удачей.
— Мне жаль, — сказал он, в точности не зная, извиняется ли перед Пимой или перед собой. Или перед девочкой, которая, моргая, глядела на него большими черными глазами. Которая, если ему действительно повезет, не доживет до следующего утра.
— Мне жаль.
— Прилив начинается, — сказала Пима. — Если хочешь играть в героя и спасти ее, надо поторапливаться.
Девочку завалило всевозможным мусором, а еще корабельными сундуками и кроватью со столбиками и пологом. У них ушел почти час на то, чтобы все это убрать. Девочка больше не сказала ни слова. Только раз судорожно вдохнула, когда они сняли с нее сундук. Гвоздарь испугался, что они ей что-нибудь сломали, но, когда они убрали все, то увидели, что ее тело невредимо. Одежда на ней промокла и порвалась, она дрожала, кожа была покрыта кровоподтеками, но она была жива.
Пима оглядела девочку.
— Проклятье, Гвоздарь, она такая же везучая, как ты.
И скривилась, поняв, что с раненой рукой от Гвоздаря толку мало. Главным спасателем придется быть ей.
— Если не поможешь мне, она не поцелует тебя в знак благодарности, — ехидно сказала Пима.
— Заткнись, — тихо ответил Гвоздарь. Он внезапно разглядел изящную фигуру девочки, обтянутую мокрой одеждой, изгибы ее тела, блеск кожи на бедре и у горла, там, где порвались блузка и юбка.
Пима усмехнулась. Вытащила девочку из каюты и тащила по коридорам корабля, пока они не выбрались через дыру в корпусе. Девочка оказалась тяжелой, и идти она не могла. Все равно что труп тащить, подумала Пима, крякнув, когда вытаскивала ее наружу. Спускать ее вниз пришлось вдвоем, Гвоздарь остался сверху и едва держал ее, одной рукой, а Пима подхватила снизу, вытянув руки. Шатаясь, Пима потащила девочку на берег сквозь волны прибывающей океанской воды.
— Забери это чертово серебро, — с трудом сказала Пима. — Хотя бы сбрось мешок. Если кто-то найдет корабль, то надо раньше его спрятать.
Гвоздарь полез обратно за добычей. Когда вернулся к дыре в корпусе, Пима стояла в воде одна, по бедра среди волн. На мгновение он подумал, что она утопила девочку, но потом увидел светлое пятно на берегу, у скал.
— Думал, я ее зарезала, так ведь? — ухмыльнувшись, спросила Пима.
— Нет.
Пима рассмеялась. Волны плескались вокруг нее, омывая ее темные ноги, у нее намокли шорты. Корабль поскрипывал под напором воды.
— Прилив, — сказала Пима. — Надо идти.
Гвоздарь поглядел через залив, туда, где сверкал залитый лучами заходящего солнца пляж, на котором ломали корабли.
— Мы ее вовремя по песку не дотащим.
— Хочешь, чтобы я сбегала за лодкой? — спросила Пима.
— Нет. Сил нет. Давай останемся на острове и перейдем на берег утром. Может, заодно обдумаем, что делать с остальной добычей.
Пима поглядела на девочку, которая лежала, свернувшись клубочком и дрожа.
— Ага, ладно. Так или иначе, ей все равно.
Она показала на корабль.
— Но уж если остаемся, давай найдем там все, что сможем. Там есть еда. Куча других вещей. Сделаем лагерь на острове и перетащим ее завтра.
Гвоздарь в шутку отдал честь.
— Отличная мысль.
Он вернулся в кладовую и принялся искать. Нашел маффины, пропитавшиеся морской водой и соленые. Мятые манго, бананы и гранаты, рассыпавшиеся по полу. Солонину, вполне годную и почти нетронутую. Копченый окорок. Столько мяса, что он поверить не мог. У него невольно потекли слюни.
Потащил все обратно, к дыре в корпусе. Осторожно спустился, неся еду в сетчатом мешке, который нашел на камбузе. Точно, вода прибывает. Волны раскачивали его, когда он пошел к берегу, неся мешок с едой высоко над головой. Когда он принес с корабля все, что мог, то увидел, что спасенная ими девочка дрожит от холода, и снова полез на корабль. Внутри уже было темно. Он нашел толстые шерстяные одеяла, влажные, но все равно теплые, и вытащил их вместе с остальной добычей.