– Ах, во-о-от, значит, какая «Споки» на тебя смотрит! Какая краси-и-ивая! – морской сиреной пропела девушка-консультант. – Прекрасный выбор! Эта модель называется «Волшебный замок», она совершенно…
– Мы бы лучше выбрали вон с того стеллажа, с планетами, – одернула ее Женя. – Модель «Гэлакси-голд».
– К сожалению, это невозможно, – сказала сирена. – По результатам викторины ваш ребенок может выбрать свою «Споки» только из категории «Фэйри Роузи».
– Нам не нравится «Фэйри Роузи»! – взбесилась Женя.
– Вашей девочке нравится.
– Ничего подобного! Это вы ей сказали выбирать с этой полки! И рисовать какую-то дурацкую Барби-принцессу! Я не собираюсь покупать ребенку розовый трэш со стразами только потому, что его у вас плохо берут! Это вы, пожалуйста, втюхивайте кому-то другому. Я стараюсь развивать у ребенка хороший вкус. Правда, Тася, тебе больше нравятся те, с планетами?
Тася молча зыркнула в строну «Гэлакси-голдов» и опустила глаза. Перевернула рисунок изображением к себе и прижала к груди. Сирена примирительно улыбнулась Жене.
– Мы понимаем вашу озабоченность. Не волнуйтесь, вопросы и задания для нашей веселой викторины составлены таким образом, что позволяют совершенно точно определить, какая именно игровая приставка эстетически больше всего подходит для вашего чада, – сирена открыла маленьким золотым ключиком стеллаж с «Фэйри Роузи». – В данном случае это «Споки Волшебный Замок» из серии «Фэйри Роузи», – она сняла планшет с полки. – С вас три тысячи четыреста девяносто девять рублей.
– Потрясающе, – прошипела Женя. – То есть, мы за свои же деньги не имеем даже возможности выбора?!
– Выбор сделан, – сказала девица. Ее голос был одновременно сладким и жестким, как просроченный рахат-лукум.
– Мы пойдем в другой магазин.
– Да, конечно, если вам так удобнее. Но у нас общая база данных, и в другом магазине вам предложат только эту модель.
– Все, мы уходим, – Женя схватила Тасю за руку; рисунок выпал и зашелестел по полу. Девица бросилась поднимать.
Рука была горячей, влажной и какой-то обвисшей, будто лапка испорченной стиральной машиной мягкой игрушки.
– Мама, пожалуйста, – заскулила Тася. – Ну мама, ну пожалуйста, давай купим Роузи… – у нее задрожал подбородок. – Давай купим Роузи здесь…
У Таси были красные, с неровной бледной каймой, щеки и слипшиеся завитки волос на висках. Женя наклонилась и коснулась губами ее лба. Как печка.
– Вы карточки принимаете?
– Да, конечно, карточки Visa мы принимаем… Ну, не плачь, не расстраивайся, мой сладкий, – проворковала девица, протягивая Тасе рисунок. – Мама тебе сейчас купит «Споки». Вам завернуть в подарочную бумагу?
Привет-привет!
Меня зовут Фэйри Роузи, а тебя?
О, какое красивое имя!
Я так давно мечтала с тобой подружиться!
Теперь у меня есть ты, а у тебя – я.
Обещаю: ты больше не будешь одна.
А хочешь, я открою тебе секрет?
Только, пожалуйста, пусть за нами никто не подглядывает.
Иди в свою комнату и не забудь закрыть дверь.
Моя программа предназначена специально для тебя.
Ни для кого другого.
Игровая приставка «Споки».
Больше, чем просто игры. Всегда рядом с тобой.
Гиперактивная родительница Сони Алиповой настигла ее в раздевалке:
– Евгения, вы проболели и не сдали за фотоальбом! – с начала учебного года мамочки установили традицию называть друг друга полными именами, но без отчеств. – Вчера был последний день. Но я за вас сдала.
– Спасибо, э-э… – Женя поняла, что не помнит имя. – Сколько я вам должна?
– С вас тысяча рублей, Евгения.
Названная сумма почему-то растревожила зону мозга, отвечающую за библейские имена. «Мария», – неожиданно всплыло в голове.
– Тысяча рублей, – Женя вытащила из кошелька единственную купюру. – Мария, этот фотоальбом, наверное, золотой?
– Нет, он скорее такой серебристый, – возбудилась Мария. – Там, значит, по краям фрукты, яблочки, вишенки, ягодки всякие, веточки, колокольчики, они так переплетаются, таким, знаете, ободком, а в серединке такой овальчик, и в нем… – Мария выдержала умиленную паузу, – фотография вашей маси!
– Таси, – поправила Женя.
– Я знаю, Евгения, знаю, конечно! Это я просто нежно так говорю! Мася, масечка, масик, я детишек так называю! Давайте-ка я отмечу, что вы уже сдали!
Мария захихикала, прикрыв рот дрожащей пухлой ладошкой с перстнем, потом выхватила из бабской блестящей сумки блокнот, покалякала в нем и оглядела раздевалку безумным взглядом. Детишки действовали на нее как амфетамины, будоражили нервную систему.
– Евгения, я тут видела, вы своему ребятенку наконец-то «Споки» купили! – включилась в разговор многодетная Суходольская. – Я вас так поздравляю! – она схватила Женину руку и потрясла. – Теперь у вас все наладится! Все наладится!
Обычно вялая и изможденная, на этот раз Суходольская пребывала в каком-то болезненном, чахоточном возбуждении. На голове у нее криво сидел полузасохший венок из одуванчиков.
– У вас, по-моему, «Фэйри Роузи»? – перейдя почему-то на шепот, спросила она.
– «Волшебный замок», – подтвердила Женя.
– Замечательно! У моей старшей тоже «Фэйри», только «Волшебный сад». А у мальчиков – у одного «Галакси-голд», а у другого «Стар Батл».
– А у нас «Притти Китти», – сообщила Мария. – Мы так рады, Евгения, что вы купили своей масеньке «Споки». Только что же вы так долго тянули? Мы уж думали, что вы отказники.
– Кто?
– Ну, отказники. Это которые не могут пройти викторину. Которым не продают «Споки».
– У нас в школе один такой есть, – Суходольская склонилась к Жениному уху. – Из второго «бэ». Виноградов.
От Суходольской кисло пахло увядшей травой и несвежим по́том, как от коровы. Женя вежливо отстранилась. Потом спросила:
– И он что, какой-то особенный?
– Непростой ребенок, – уклончиво сказала Мария.
Женя видела Виноградова пару раз, во время прогулок. Оба раза он сидел на корточках, прижавшись спиной к ограде. Одноклассники кидались в него серой трухой из школьной песочницы. Он был толстый, в изумрудной бейсболке. Учитель, который с ними гулял, делал вид, что не замечает. Она тоже сделала вид, что не замечает.
– …Недоразвитый он, – снова дыхнула Жене в лицо Суходольская.
– Так нельзя говорить! – возмутилась Женя. – Вот вы, взрослый человек, вешаете на мальчика такой ярлычок, а дети за вами потом повторяют! – она даже голос повысила; пристыдить Суходольскую показалось вдруг дико важным, как будто своим выступлением она могла искупить вину – за то, что не вмешалась в травлю тогда, на школьной площадке.