— Я слышал, — произнес он, — что ситуация накалилась, и должен тебе сказать: не больно-то хорошо смотрится в глазах общественности, когда мы отправляемся на такие трудные выезды без участия высшего начальства.

Патрик открыл было рот, чтобы ответить, но Мелльберг поднял руку в знак того, что еще не закончил.

— Мы подаем гражданам неверный сигнал, если не относимся к таким ситуациям достаточно серьезно.

— Но…

— Никаких «но». Твои извинения приняты. Но больше так не делай.

Патрик почувствовал, как кровь застучала в ушах. Проклятый старикашка! Кулаки у него сжались, но он заставил себя разжать их и сделать глубокий вдох. Надо вынести Мелльберга за скобки и сосредоточиться на главном — на расследовании.

— Расскажи мне, что произошло. К чему вы пришли? — спросил Мелльберг, подаваясь вперед от любопытства.

— Я думал, что мы проведем на кухне общее совещание. Если ты не возражаешь… — мрачно проговорил Патрик.

Мелльберг задумался.

— Да, хорошая мысль. К чему повторять одно и то же два раза? Ну что, начинаем работать, Хедстрём? Ты ведь знаешь, в нашем деле время на вес золота.

Патрик повернулся спиной к боссу и вышел из кабинета. В одном Мелльберг был, несомненно, прав — время на вес золота.

~~~

Он выработал свою стратегию выживания, однако с каждым годом она требовала от него все больших усилий. Переезд пошел на пользу всем, кроме него. Отец получил работу, которая ему очень нравилась, а мать с головой окунулась в обустройство дома Старухи, переделывая все на свой манер, уничтожая все следы ее пребывания. Алисе, кажется, тоже пошли на пользу смена обстановки и спокойствие, царившее в здешних местах — по крайней мере, девять месяцев в году.

Мать занималась с ней дома. Поначалу отец возражал, настаивая, что Алисе надо ходить в школу и общаться со сверстниками, что она нуждается в других людях. Но мать лишь бросила на него холодный взгляд и сказала:

— Алисе нужна только я.

Это решило исход спора.

Сам он неуклонно толстел и постоянно ел, как будто тяга к еде начала жить собственной жизнью. Он запихивал в себя все съедобное, что попадалось ему под руку. Однако это не обеспечивало ему больше внимания со стороны матери. Иногда она кидала на него полный отвращения взгляд, но в основном игнорировала его. Давно прошли те времена, когда он считал ее своей прекрасной матерью и мечтал о ее любви. Теперь он давно оставил эти мысли, смирившись с тем, что его нельзя любить, что он не заслуживает любви.

Единственным человеком, любившим его, была Алиса. Любовь урода к уроду. У нее была странная походка, говорила она невнятно, и многое у нее не получалось. В свои восемь лет она еще не умела завязывать шнурки. И все время ходила за ним как тень. По утрам, когда он шел к школьному автобусу, она сидела в окне, с тоской глядя ему вслед, приложив ладони и лоб к стеклу. Он не понимал этого, но не мешал ей.

Школа была сплошным мучением. Каждое утро, когда он входил в автобус, ему казалось, что его везут в тюрьму. Уроков он ждал с удовольствием, а вот переменки внушали ему ужас. Если его доставали и раньше, то теперь, в старших классах, все стало еще хуже. Его постоянно дразнили и толкали, ломали и расписывали надписями его шкафчик, кричали ему вслед оскорбления. Он прекрасно осознавал, что он — типичная жертва. Его жирное тело уже являлось самым страшным грехом — он выделялся. Однако от того, что он все это понимал, жизнь не становилась легче.

— Ты находишь свой член, когда мочишься, или тебе живот мешает?

Эрик. Небрежно восседающий на столе, всегда окруженный толпой приспешников. Он был страшнее всех. Самый популярный парень в школе, красивый и уверенный в себе, дерзкий с учителями, постоянно имеющий доступ к сигаретам, которые он курит сам и раздает своим приятелям. Трудно сказать, кого он ненавидел больше — Эрика, движимого чистой злонамеренностью, постоянно находящего новые способы сделать больно, или кучку ухмыляющихся идиотов, с восторгом окружающих и во всем поддерживающих его.

С другой стороны, он знал, что отдал бы все на свете, чтобы стать одним из них. Сидеть на столе рядом с Эриком, принять от него сигарету, отпускать комментарии по поводу проходящих мимо девчонок и получать в награду восхищенное хихиканье, видеть румянец, проступающий на их щеках.

— Слышишь! Я с тобой разговариваю. Отвечай, когда тебя спрашивают!

Эрик поднялся, а двое других с напряжением следили за ним. Один из них, спортсмен по имени Магнус, встретился с ним взглядом. Иногда в его глазах даже мелькало сочувствие, однако его было недостаточно, чтобы Магнус захотел впасть в немилость у Эрика. Кеннет — этот просто трус и вообще никогда не смотрит ему в глаза. Сейчас он не сводил взгляда с Эрика, готовый во всем следовать его указаниям. Но сегодня у Эрика, кажется, нет настроения доводить его, он уселся обратно и рассмеялся:

— Ну, беги, жирная свинья! Если ты побежишь быстро, то избежишь хорошенькой взбучки!

Более всего на свете ему хотелось постоять за себя и послать Эрика к черту. С должной силой и точностью он показал бы этому типу, где раки зимуют, а остальные, собравшись вокруг них, увидели бы, что их герой повержен. А Эрик, с окровавленным носом, с трудом оторвав голову от земли, посмотрит на него с уважением. После этого он станет среди них своим, его примут в компанию.

Вместо этого он развернулся и бросился бежать — понесся через школьный двор изо всех сил. В груди жгло, а жир на боках колыхался на бегу. За спиной он слышал их издевательский хохот.

~~~

Не дыша, Эрика начала проезжать развязку на Кошвеген. Напряженный ритм движения на улицах Гётеборга всегда заставлял ее нервничать, а эта развязка вообще вызывала у нее ужас. Однако она благополучно миновала ее и двинулась дальше по улице Экландсгатан, высматривая, куда ей свернуть.

Русенхильсгатан. Жилой дом находился в конце улицы, откуда открывался вид на Кошвеген и парк развлечений «Лисеберг». Проверив номер, она припарковала машину у нужного подъезда и посмотрела на часы. План состоял в том, чтобы позвонить и надеяться, что кто-нибудь дома. Если же дома никого не окажется, то они с Йораном договорились, что она посидит пару часиков у его мамы и попытается снова. В этом случае Эрика вернется домой довольно поздно — так что она мысленно молила бога, чтобы новый жилец оказался на месте. Его фамилию она запомнила, когда совершала свои звонки по пути в Гётеборг, и сразу нашла ее против кнопки домофона. Янош Ковач.

Она позвонила. Ответа не последовало. Снова нажала на кнопку телефона. Тут в динамике затрещало и раздался голос с сильным акцентом:

— Кто там?

— Меня зовут Эрика Фальк. Я хотела бы задать несколько вопросов по поводу человека, который жил в этой квартире раньше, — Кристиана Тюделя.

Она застыла, напряженно ожидая ответа. Объяснение звучало не очень-то убедительно, но она понадеялась, что обитателю квартиры станет любопытно и он впустит ее. Жужжание замка на двери подтвердило, что ей повезло.