— Значит, удар был один? — спросила Паула.

— Мм… да, один, именно так. Один. Это они как-то устанавливают по брызгам крови. Я звонил Турбьёрну и задал тот же самый вопрос — говорит, они смотрят на брызги… Один удар — брызги летят вот так, два — вот эдак, а про три даже и подумать страшно. У них там свои примочки, но заключение однозначное — сильный удар по голове тяжелым предметом. Один.

— Совпадает с протоколом вскрытия, — кивнул Мартин. — А что за предмет, не удалось установить? Педерсен считает, что это камень.

— Вот именно! — произнес Мельберг торжествующе и ткнул пальцем в бумагу. — Вот именно! Под столом лежал тяжелый каменный бюст, а на нем и кровь, и волосы, и мозговое вещество, и все, что хотите. И осколки камня, которые Педерсен нашел в ране, именно от этого бюста.

— То есть орудие убийства налицо… Что ж, это всегда кое-что, — меланхолично произнес Йоста.

— Надо найти Франца Рингхольма. Пусть расскажет, что это за угрозы.

— И пройтись по соседям — может быть, кто-то видел что-то необычное тогда, в июне, — добавила Паула.

Анника подняла глаза от своих записей.

— А уборщица? Надо поговорить и с уборщицей. Когда она последний раз там была? Говорила ли с Эриком? И почему все лето не убиралась?

— Разумно, — кивнул Мельберг. — Хватит рассиживаться! За работу!

Он подождал, пока последний из сотрудников покинет комнату, и потянулся за еще одной булочкой.

Делегировать полномочия. Главная черта хорошего руководителя — умение делегировать полномочия.

Насчет того, ходить или не ходить на уроки, у них царило полное согласие: если не лежит душа — не ходить. Душа лежала не часто.

Сегодня они собрались около десяти. В Танумсхеде не так уж много мест, куда можно пойти, поэтому они просто сидели, курили и болтали.

— Слышали про этого старого идиота в Фьельбаке? — Никке глубоко затянулся, захохотал и закашлялся. — Не иначе, твой дед с его приятелями руку приложили.

Ванесса фыркнула.

— Брось, — мрачно, но не без гордости сказал Пер. — Дед к этому никакого отношения не имеет. Станет он рисковать тюрьмой из-за какого-то старого пня! У «Друзей Швеции» другие цели.

— А ты с ним поговорил? Нам разрешат прийти на собрание? — Никке перестал смеяться.

— Пока нет… — неохотно ответил Пер.

У него был особый статус: он приходился внуком самому Францу Рингхольму. Как-то он в минуту слабости пообещал приятелям, что попробует провести их на собрание «Друзей Швеции» в Уддевалле, но не знал, как дед отреагирует на такую просьбу. Вернее, не то чтобы не знал. Он был почти уверен, что скажет дед. Вы слишком молоды, нужно еще не меньше двух лет, чтобы вы могли развиться и реализовать свой, как дед любил выражаться, «потенциал». Пер не понимал, что он имеет в виду. Развиться? Они понимали все ничуть не хуже старших. Чего тут не понять?

И это ему очень нравилось. Простота. Черное и белое, никаких серых нюансов, никаких лазеек, никаких уловок. Перу было совершенно чуждо стремление многих запутать ситуацию, заболтать… Он терпеть не мог все эти скользкие рассуждения: «С одной стороны… с другой стороны…» Все до крайности просто. Есть мы, и есть они. Вот и все. Мы и они. Они и мы. И если бы они держались на своем краю и занимались своим делом, никаких проблем бы и не было. Но «они» претендовали на «наше». Им не нравились границы, очевидные даже полному идиоту. Любому зрячему понятно: белый и желтый. Белый и коричневый. Белый и иссиня-черный, эти вообще из каких-то самых диких африканских джунглей. Но даже эту простую истину умудрились запутать, смешать в одну сплошную кашу.

Он посмотрел на приятелей. Интересно, а у них что за наследство? Мало ли с кем могла переспать какая-нибудь проститутка из их предков… Может, у них тоже нечистая кровь… Пер вздрогнул.

Никке смотрел на него вопросительно.

— Ты что, Пер? У тебя такой вид, словно ты лягушку проглотил.

— Да нет, ничего, — усмехнулся Пер. С чего это он начал всех подозревать?

Он погасил сигарету.

— Пошли выпьем кофе.

И, не оглядываясь, двинулся в сторону школы. Знал, что они последуют за ним.

Вспомнил убитого старика и пожал плечами. Какое это имеет значение?

~~~

Фьельбака, 1943 год

Они ели в полном молчании. Слышно было только позвякивание вилок и ножей о тарелки. Все пытались не коситься на пустой стул, но никому это особенно не удавалось.

— И опять ему скоро в дорогу. — Гертруд протянула Эрику миску с картошкой, и он положил еще одну картофелину на и без того полную тарелку.

Так было проще — если бы он отказался, мать стала бы настаивать и стояла бы на своем до тех пор, пока он не положит две. Он посмотрел на тарелку — съесть все это невозможно. Его не особенно интересовала еда, он ел только потому, что его вынуждали. И чтобы мать не говорила, ей-де стыдно, какой он худой. «Люди подумают, мы тебя не кормим!» — упрекала она Эрика.

У Акселя аппетит был превосходный. Эрик неохотно поднес вилку ко рту, опять посмотрел на пустой стул и начал механически жевать, чтобы избавиться от отвратительного ощущения битком набитого рта. Картошка с соусом превратилась во влажную липкую кашу.

— Каждый делает свое дело. — Хуго Франкель строго посмотрел на жену.

Но и он тоже не мог оторвать глаз от пустого стула.

— Разве я против? Я просто говорю, что мог бы и отдохнуть пару дней.

— Это он решает сам. Никто не говорит ему, что он должен делать, а чего не должен. Аксель все решает сам. — В голосе Хуго звучала неподдельная гордость, и Эрик почувствовал укол зависти.

Так бывало почти всегда, когда родители заводили разговор об Акселе. Иногда Эрику казалось, что он вообще невидим, что его никто не замечает, что он просто тень. Тень высокого, светловолосого Акселя, который всегда был в центре внимания, даже если и не прилагал к тому особых усилий. Поскорее бы кончилась эта тягомотина с обедом. Тогда он улизнет в свою комнату почитать. Охотнее всего Эрик читал исторические книги. Что-то привлекало его в этих перечислениях фактов, местностей и дат. С самого детства. И интерес этот не исчезал, наоборот, становился все сильнее.

Аксель не особенно любил читать, но каким-то образом всегда получал самые высокие оценки. Эрик тоже учился хорошо, но ему приходилось для этого прилагать много усилий. И никто не хлопал его по плечу, не расцветал горделивой улыбкой, не хвастался успехами сына друзьям и знакомым. Никто не гордился Эриком.

И все равно он любил брата. Иногда ему хотелось возненавидеть Акселя, но ничего из этого не получалось. Он все равно его любил. Больше, чем кого-либо другого. В конце концов, Аксель старше, смелее. Им можно гордиться, а Эриком пока нет. Это факт, такой же неоспоримый, как и факты в книгах по истории. Битва при Гастингсе была в 1066 году, и никто не подвергал этот факт сомнению. Была — значит, была.