Они оставались почти чужими до тех пор, пока Якоб не заболел, — это их сблизило. Они сидели рядом, бок о бок, подле его больничной кровати, которая уже виделась им смертным ложем. Но даже тогда они не могли подарить друг другу хоть капельку утешения. И очень часто у нее тогда появлялось отчетливое чувство, что Габриэль вообще не хочет, чтобы она приходила в больницу.
Скрытность и замкнутость Габриэля она во многом объясняла влиянием его отца, Эфроима Хульта. Все, кому доводилось общаться с этим незаурядным человеком, тут же разделялись на два лагеря: друзья или враги, без середины. Никто не мог относиться к Проповеднику безразлично. И Лаине понимала, насколько было сложно расти рядом, точнее, в тени такой личности. И она с трудом могла представить кого-нибудь настолько не похожих друг на друга, как его сыновья. Всю свою короткую жизнь Йоханнес вел себя как большой ребенок. Жизнелюб, который всегда получал все, что хотел, и никогда не сидел на одном месте достаточно долго, чтобы успеть заметить тот хаос, который оставлял за собой. Габриэль держался совершенно иначе. Лаине видела, насколько он стыдится своего отца и Йоханнеса, их красивых жестов, их способности блистать и привлекать внимание, как фейерверк, в любом окружении. Для себя он выбрал совсем другую линию поведения: предпочел исчезнуть в безликой анонимности, которая отчетливо показывала бы окружающим, что у него нет ничего общего со своим отцом. Габриэль поставил перед собой цель — респектабельность, порядок, правильность — и стремился к ней истово, больше, чем к чему-либо другому. Он никогда не рассказывал о своем детстве, о годах, прожитых вместе с Эфроимом и Йоханнесом, когда они кочевали с места на место. Но Лаине все же кое-что знала и, может быть, именно поэтому понимала, как важно для ее мужа скрывать этот период жизни. В первую очередь из-за того, что это совершенно не соответствовало тому образу, который он выбрал для себя, тому, каким он хотел казаться. Когда Эфроим спас Якоба и вернул его обратно к жизни, в Габриэле с новой силой проснулись противоречивые чувства. Он был счастлив, что нашелся способ победить болезнь, но эта радость омрачалась тем фактом, что его отец, а не он сам представал рыцарем в сверкающих доспехах, который победил зло. Габриэль отдал бы все на свете за то, чтобы стать героем в глазах сына.
Размышления Лаине прервал какой-то звук, донесшийся снаружи. Краем глаза она заметила тень, потом еще одну, которые быстро промелькнули по саду. Ею опять овладел страх. Она стала искать трубку радиотелефона и, прежде чем обнаружила ее в зарядном устройстве, успела довести себя до полнейшей паники. Дрожащим пальцем, не попадая по кнопкам, она набрала номер мобильного телефона Габриэля. Что-то ударилось в окно, и она громко вскрикнула. Стекло разбилось вдребезги, в дом влетел камень и лежал на полу, среди осколков. Еще один камень разбил стекло в другом окне, и Лаине, всхлипывая, выбежала из комнаты, помчалась на второй этаж и заперлась в ванной, сжимая в руке трубку и моля, чтобы Габриэль поскорее ответил. Вместо этого она услышала в трубке бесстрастный, монотонный текст автоответчика. Лаине дрожащим, сбивчивым голосом продиктовала сообщение для Габриэля.
Почувствовав, что ноги ее совсем не держат, она опустилась на пол и обхватила руками колени. Она с ужасом вслушивалась, ожидая звука открываемой двери, но в доме было тихо. Лаине продолжала сидеть в оцепенении, не имея ни сил, ни решимости сдвинуться с места.
Когда спустя несколько часов рассвело, наступило утро, Лаине все так же сидела на полу.
Эрику разбудил телефонный звонок. Она посмотрела на часы: пол-одиннадцатого утра. Должно быть, она задремала после очередной бессонной ночи, когда, потея, крутилась на кровати.
— Алло, — сказала Эрика заспанным голосом.
— Привет, Эрика. Извини, я тебя разбудила?
— Да, но ничего страшного, Анна. Мне не стоит валяться и спать средь бела дня в любом случае.
— Не знаю, спи столько, сколько хочешь, потом тебе вряд ли удастся поспать. А вообще-то, по-честному, как ты себя чувствуешь?
Эрика поныла и пожаловалась сестре на то, как плохо быть беременной в такую погоду, тем более что Анна могла ее понять: ведь у нее самой двое детей.
— Бедняжечка… Единственное утешение — уверенность, что рано или поздно это все закончится. А как ты относишься к тому, что Патрик сидит дома? Вы не действуете друг другу на нервы? Мне, например, в последние недели беременности хотелось только одного — чтобы меня все оставили в покое.
— Ну да, должна признаться, мне тоже иногда этого хочется. Я не очень активно протестовала, когда он вышел на работу, потому что у нас тут случилось убийство.
— Убийство? А что произошло?
Эрика рассказала об убитой немецкой девушке и о том, как нашли двух давно исчезнувших женщин.
— Какой кошмар, как ужасно.
В трубке затрещало, были слышны помехи.
— А вы-то где сейчас? Вам нравится на яхте?
— Да, нам здесь очень хорошо. Эмма и Адриан прекрасно себя чувствуют и, как утверждает Густав, скоро станут настоящими яхтсменами.
— Ну да, Густав. Как у тебя с ним? Он собирается познакомиться с родственниками?
— Собственно говоря, я потому и звоню. Мы сейчас в Стрёмстаде и подумываем плыть дальше вдоль побережья. Если тебе это не очень подходит, ты только скажи. А вообще-то мы подумывали причалить завтра во Фьельбаке и навестить тебя. Мы живем на яхте, так что никакого беспокойства тебе не причиним. Но ты скажи обязательно, если для тебя это будет утомительно. Но вообще-то чертовски хочется поглядеть на твой живот.
— Конечно, не вопрос, приплывайте. Кстати, мы уже пригласили Дана с его девушкой на гриль завтра вечером, так что все очень удачно, никаких проблем. Надо будет только купить побольше гамбургеров.
— О, клево, наконец-то я посмотрю на Данову козюлечку.
— Как тебе не ай-ай-ай. Патрик мне уже объяснил, что я злая девочка и шпыняю бедную овечку, так что ты уж, пожалуйста, постарайся.
— Да, придется напрячься и подготовиться к великой встрече, выяснить, какую музыку сейчас слушают малолетки, чего они там носят или не носят и вообще — надо материться через слово или можно воздержаться. Значит, так, вот как мы с тобой поступим: ты смотришь MTV, а я покупаю еженедельное обозрение и штудирую его от корки до корки. Слушай, чуть не забыла, нам же с тобой обязательно надо раздобыть «Starlet» [10] в записи — по-моему, очень хорошая идея.
Эрика схватилась за живот и зашлась от смеха.
— Слушай, хватит, пожалуйста, не надо. Не забывай: если живешь в стеклянном доме, не бросай камни в соседа. Мы еще не встречались с Густавом, но, как ты рассказывала, он прямо какое-то сокровище.
— Ну, «сокровище» не самое подходящее слово, Густаву скорее больше подходит «находка».
Эрика услышала, что ее шутливый комментарий заставил Анну посерьезнеть. Похоже, она здорово задела сестру.