Самым страшным было, заглянув в глаза Лукаса, видеть, что из них как будто ушло все живое. Исчезло скрытое в глубине человеческое выражение, уступив место чему-то темному и страшному. Он потерял, можно сказать, все, и нет ничего опаснее человека, которому больше нечего терять.
На миг ей пришла мысль попробовать выбраться из квартиры и позвать на помощь. Забрать из садика детей, позвонить Эрике и попросить, чтобы та взяла их всех к себе. Или обратиться в полицию.
Но дальше намерения она не пошла. Она никогда не знала, в какой момент Лукас вернется домой — а вдруг как раз тогда, когда она попытается бежать из своей тюрьмы! Второго шанса у нее не будет, да и надежды остаться в живых тоже.
Так и не предприняв никаких действий, она села в кресло и стала смотреть на двор. Она покорно ждала, когда ее жизнь окончательно погрузится во мрак.
Фьельбака, 1925 год
Забивая клинья, он насвистывал песенку, аккомпанируя себе ударами молотка. С тех пор как родились мальчики, у Андерса снова появился вкус к работе, и каждый день, отправляясь в каменоломню, он думал о том, что теперь у него есть ради кого трудиться. В детях воплотились все его мечты. Им было лишь полгода от роду, но они уже правили его миром и составляли всю его вселенную. Во время работы перед внутренним взором Андерса то и дело вставали их лысенькие головенки и улыбающиеся беззубые рожицы, и каждый раз его переполняла ликующая радость. Он только и мечтал, чтобы скорее наступил вечер, когда он снова их увидит.
При мысли о жене ритм ударов на секунду сбился. Она, похоже, все еще не чувствует привязанности к детям, хотя после родов прошло уже много времени. Доктор говорил, что некоторым женщинам в таких случаях требуется большой срок, чтобы оправиться от пережитого, что иногда должен пройти не один месяц, прежде чем женщина примет ребенка, а в ее случае — детей. Но вот прошло уже полгода. Андерс старался, как только мог, облегчать жизнь супруге. Несмотря на длинный рабочий день, он по ночам вставал к детям, а так как Агнес наотрез отказалась давать им грудь, то сам стал кормить их из соски. Он пеленал близнецов, играл с ними и все делал с великим удовольствием. Однако он каждый день надолго уходил в каменоломню, и без него детьми волей-неволей должна была заниматься Агнес. Это часто его беспокоило. Приходя домой, он нередко заставал мальчиков голодными и заливающимися плачем, зачастую они едва ли не целый день лежали в мокрых пеленках. Андерс пытался говорить об этом с женой, но она отворачивалась и ничего не желала слушать. В конце концов он отправился к Янссонам и спросил Карин, жену Янссона, не могла бы она заходить иногда в его комнату, чтобы посмотреть, как они там справляются. Она пристально взглянула на него, но пообещала заходить. Андерс был ей за это благодарен по гроб жизни — ведь у нее самой дел невпроворот. На своих восьмерых детей и без того уходило все время Карин, и все же она, не колеблясь, пообещала ему заглядывать к его малышам, как только выдастся минутка. Это сняло камень с его души. Порой ему мерещилось, что в глазах Агнес вспыхивает какой-то странный огонек, но он быстро пропадал, и Андерс уговаривал себя, что ему только показалось. Но иногда за работой перед его глазами вдруг вставал этот взгляд, и тогда ему приходилось силой удерживать себя от того, чтобы, бросив молоток, помчаться домой, лишь бы убедиться, что мальчики, краснощекие и здоровенькие, спокойно играют на полу.
С недавних пор он стал набирать еще больше работы, чем раньше. Надо было сделать как-то так, чтобы Агнес ощущала большее довольство жизнью, иначе она сделает несчастной всю семью. Еще в самом начале, после их водворения в бараке, она заговаривала о том, что хорошо бы снять жилье где-то в городе, и Андерс решил сделать все возможное, чтобы исполнить ее желание. Стоит потрудиться сверхурочно, если это заставит ее хоть чуть-чуть подобреть к нему и детям. Он копил деньги, откладывая каждый лишний эре. С тех пор как он сам стал распоряжаться заработком, ему удавалось экономить, хотя их стол из-за этого сделался очень однообразным. У матери он научился стряпать, но лишь кое-что, кроме того, всегда закупал самые дешевые продукты, какие только можно было найти. Наконец Агнес с неохотой все же взяла на себя некоторые обязанности по дому, и после нескольких неудачных попыток научилась готовить более или менее сносно, благодаря чему у Андерса появилась надежда, что в ближайшем будущем с него снимется хотя бы обязанность кашевара.
Может быть, если им удастся переехать в городок, где больше движения и лучше чувствуется жизнь, существование семьи станет не таким мрачным. Возможно, между ними даже возобновятся супружеские отношения, в которых Агнес отказывала ему уже больше года.
Камень перед ним распался на две части, расколовшись точно посредине. Андерс принял это за добрый знак: надо думать, он движется в правильном направлении.
Поезд подъехал к станции ровно десять минут одиннадцатого, но Мельберг прибыл заранее и ждал его уже полчаса. По дороге сюда он несколько раз готов был повернуть назад, однако это бы его не спасло. Он стал бы спрашивать адрес, и скоро пошли бы разговоры. Лучше уж не оттягивать предстоящую неприятность, а разобраться с ней сразу. Но в то же время он невольно заметил, что в груди разгорается какой-то нетерпеливый жар. Сперва он даже не мог понять, что это такое, поскольку не привык к чувству нетерпеливого ожидания, и ему потребовалось довольно много времени, прежде чем он наконец осознал, что там закипает в душе. А когда до него наконец дошло, он очень удивился.
Мельберг так изнервничался, что не мог спокойно стоять на месте в ожидании поезда: он топтался с ноги на ногу и впервые в жизни пожалел, что не курит — сигарета помогла бы успокоить нервы. Отправляясь на станцию, он бросил тоскливый взгляд на припасенную бутылку «Абсолюта», но все же сумел удержаться. Ни к чему, чтобы при знакомстве от него разило спиртным. Первое впечатление значит очень много.
Затем у него мелькнула новая мысль и застряла в голове. А вдруг она говорила неправду! Он даже растерялся и сам не мог понять, чего больше хочет: чтобы это оказалось правдой или наоборот. До сих пор он склонялся то к одному, то к другому, но вот сейчас понял: он хочет, чтобы ее слова оказались правдой. Хотя ощущение от этого было очень странное.
Далекий гудок возвестил прибытие гётеборгского поезда. Мельберг вздрогнул, и прядь тщательно зачесанных на плешь волос свесилась ему на ухо. Привычным движением он быстро отправил ее обратно и убедился, что все как надо. Не следует срамиться в первую же минуту встречи.
Поезд подъехал к перрону так стремительно, что казалось, не остановится и промчится мимо, пропадет в неведомой дали, а он так и останется стоять со всеми своими ожиданиями и сомнениями. Но тут состав сбавил скорость и, подняв много шума, со скрипом и визгом замер. Мельберг пробежал глазами по всем дверям. Внезапно его поразила мысль: да сможет ли он его узнать? Может быть, следовало вдеть в петлицу гвоздику или озаботиться еще каким-нибудь опознавательным знаком? Затем он сообразил, что, кроме него, на перроне нет ни одного встречающего и приехавший пассажир должен сразу догадаться, кто тут Мельберг.