Никлас кивнул:
— Да, я понимаю, что ты права. Я должен был давно уже все это устроить, но я настолько зарылся в свои дела, что не замечал…
Он склонил голову и уставился на столешницу. Когда он поднял взгляд, в глазах его стояли слезы.
— Я чувствую такое горе, когда думаю о ней, Эрика! Такое горе, что, кажется, оно меня вот-вот раздавит. Нет больше Сары, Эрика! Я, кажется, только сейчас это осознал. Нет больше Сары!
В выходные это снова случилось. С последнего раза прошло несколько недель, и он едва начал надеяться, что все это ему лишь приснилось или что с этим покончено раз и навсегда. И вдруг вновь то же самое! Этот миг отвращения, возмущения и боли.
Знать бы хоть, как против этого бороться! Когда это происходило, он делался точно парализованным и безвольным и просто плыл туда, куда его несло.
Себастьян сидел на горе Веддерберг, обхватив коленки руками. Отсюда, с высоты, открывался широкий вид на залив. Было холодно и ветрено, но в каком-то смысле это даже хорошо: словно все одинаково внутри и снаружи. Вот бы еще дождик пошел! Потому что именно так было у него на душе — словно идет дождь, льет как из ведра, унося прочь все хорошее и здоровое в гигантскую сливную трубу.
А тут еще и Руне ругался в придачу ко всему остальному. Орал и говорил, мол, теперь-то видно, что Себастьян даже не старается. Что надо прилагать какие-то усилия. Что если не трудиться как следует, у него впереди нет будущего. Когда голова плохо работает, тем более надо стараться. Но ведь он старался! Старался, насколько это возможно в таких обстоятельствах. Он же не виноват, что все получилось не так!
В глазах защипало, и Себастьян яростно стал тереть их рукавом куртки. Не хватало только разреветься, как маленькому! Кто же виноват, если не он. Был бы он немножечко посильнее, ничего бы этого не случилось. Ни в первый раз. Ни во второй. Не случалось бы все время раз за разом.
Тут слезы хлынули и потекли по щекам, и он только успевал сердито утирать их жестким рукавом, так что теперь глаза будут красные.
На секунду у него возникло желание покончить все разом. Это было бы так просто! Подойти к обрыву и броситься с него. Через несколько секунд все будет кончено. Никому же до него дела нет. Руне точно почувствует только облегчение — ему больше не придется возиться с чьим-то чужим мальчишкой. Может быть, он тогда встретит другую женщину и появится у него родной ребенок, как он хотел.
Себастьян встал с земли. Пришедшая в голову мысль по-прежнему оставалась заманчивой. Он осторожно подошел к обрыву и заглянул за край. Высоко! Он попытался представить себе, что он почувствует за несколько секунд безвольного полета по воздуху, а затем — бац, когда тело стукнется о преграду. Почувствует ли он вообще что-нибудь в этот миг? Он попробовал высунуть одну ногу за край обрыва, чтобы она свободно свисала в пустоте. Потом ему вдруг пришло в голову, что, может быть, он и не умрет от падения. Что, если он выживет и останется хромым или что-то вроде? Всю оставшуюся жизнь сидеть как мешок и пускать слюни. По крайней мере, у Руне действительно появится причина для нытья! Хотя, скорее всего, он тогда быстренько сбагрит Себастьяна куда-нибудь в инвалидный дом.
Он стоял в нерешительности, высунув ногу за обрыв. Затем снова встал обеими ногами на землю и медленно попятился от края. Скрестив руки на груди, он стоял, устремив взгляд к горизонту. Долго, долго стоял.
Не успел он войти в дом, как к нему бросилась Лилиан:
— Что случилось? Айна звонила и сказала, что тебя прямо на работе забрали и увезли в полицию!
Голос у нее был встревоженный, в нем слышались панические нотки.
— Шарлотте я ничего не сказала, — добавила она.
Никлас замахал на нее рукой, но от Лилиан было так просто не отделаться. Когда он пошел на кухню, она потащилась за ним по пятам, засыпая вопросами. Не обращая на них внимания, он направился к выключенной кофеварке и налил себе большую чашку чуть теплого кофе. Но какое это имеет значение? Ему требовалось выпить кофе или большую порцию виски, так что из двух зол кофе был все же предпочтительнее.
Он сел за стол, и Лилиан последовала его примеру, не сводя внимательных глаз с лица зятя. Какие еще глупости выдумала эта полиция? Разве они не знают, что Никлас — уважаемый человек, доктор, что он многого добился? В который раз она удивилась тому, как ее дочери повезло отхватить такого мужа. Познакомились они, правда, еще совсем молодыми, но Лилиан сразу разглядела, что у Никласа впереди большое будущее, и поспособствовала тому, чтобы все это получило продолжение. Узнав, что Никлас из всех девушек, которые за ним гонялись, выбрал Шарлотту, Лилиан сочла это случайной удачей. Принарядившись, ее дочь, конечно, выглядела довольно мило, но еще в старших классах она набрала лишние килограммы, а главное, отличалась полным отсутствием амбициозности. И все же ей удалось то, о чем больше всего мечтала Лилиан. Успехи зятя она выставляла напоказ, как орденскую звезду, а теперь все это оказалось под угрозой. Лилиан безумно боялась, что местные кумушки начнут судачить о том, как за Никласом приходила полиция и забрала его на допрос. Глаза-то у него вон как покраснели, значит, в полиции ему досталось по полной программе.
— Ну так что им было надо?
— Просто задать кое-какие вопросы, — сказал Никлас, чтобы отделаться, и большими глотками принялся пить остывший кофе.
— И какие же вопросы? — не сдавалась Лилиан.
Если уж при следующем выходе в город ей предстоит отбиваться от расспросов, она, по крайней мере, хотела знать, из-за чего шум.
Однако Никлас не стал разводить китайские церемонии. Он поднялся и поставил пустую чашку в моечную машину.
— Шарлотта в подвале?
— Отдыхает, — бросила Лилиан, не скрывая своей обиды.
— Я пойду к ней поговорить.
— О чем ты с ней собираешься говорить?
Но тут у Никласа лопнуло терпение:
— Нам с Шарлоттой надо поговорить вдвоем. Я уже сказал, что ничего особенного не случилось. Полагаю, я могу поговорить со своей женой, не информируя тебя о содержании разговора? Эрика права, нам с Шарлоттой действительно пора найти квартиру и жить отдельно.
При первом же слове Никласа Лилиан отпрянула, точно он ее оттолкнул. Зять всегда обращался с ней почтительно, и эта отповедь была для нее словно пощечина. Тем более после всего, что она для него сделала — для него и Шарлотты. От такой несправедливости она вся закипела и стала придумывать язвительный ответ, но так ничего и не придумала, между тем как он уже спускался по лестнице в подвал.
Она снова уселась за кухонный стол. Голова гудела от всяких мыслей. Как он мог так с ней разговаривать? Это с ней-то, которая только и думала о том, как все устроить наилучшим образом для них же, которая все время жертвовала собой и своими интересами. А они, как пиявки, высасывали из нее последние силы. Лилиан вдруг точно прозрела. Стиг, Шарлотта, а теперь еще и Никлас! Все ее только использовали. Только брали и брали, но ничего не давали взамен.