— Мы можем устроиться на кухне.

Женщина пошла вперед и привела их в просторную и нарядную кухню, где она до прихода полицейских, по-видимому, как раз накрывала к обеду стол.

Они вежливо поздоровались с хозяйкой за руку, представились ей и расположились в кухне. Фридина мама сначала достала из буфета чашки, налила кофе и поставила на стол блюдо с печеньем. Патрик видел, что у нее дрожат руки, и понял: она старается хоть на несколько секунд отодвинуть момент, когда услышит то, с чем они явились. Наконец все поводы оттянуть неизбежное были исчерпаны, и она тяжело опустилась на стул:

— Что-то случилось с Сарой? Ведь так? Иначе почему Лилиан позвонила мне, а потом бросила трубку?

Патрик и Мартин помолчали еще несколько секунд, словно каждый надеялся, что другой заговорит первым, и у Вероники, которая увидела в этом подтверждение своей догадки, на глаза навернулись слезы.

Патрик откашлялся:

— Да, к сожалению, я должен сообщить, что тело Сары выловили из воды, она утонула.

Вероника с трудом перевела дыхание, но ничего не сказала.

— По первому впечатлению, это был несчастный случай, — продолжал Патрик, — но мы хотим расспросить всех, чтобы попытаться внести ясность в то, как это произошло.

Он перевел взгляд на Мартина, который достал блокнот и ручку и приготовился записывать.

— По словам Лилиан Флорин, Сара собиралась сегодня пойти к вам поиграть с вашей дочерью Фридой. Договаривались ли девочки об этом заранее или нет? Сегодня к тому же понедельник. Так почему они не в школе?

Вероника потупилась и ответила, не поднимая глаз:

— В выходные обе девочки немножко приболели, и мы с Шарлоттой решили, чтобы они сегодня не ходили в школу, а поиграли бы вместе. Сара должна была прийти утром.

— Но так и не пришла?

— Нет, она не приходила.

Хозяйка ничего не добавила, и Патрик был вынужден продолжить расспросы, чтобы получить более подробный ответ.

— Вы не удивились, почему она не идет? Почему вы, например, не позвонили и не спросили, в чем дело?

Вероника задумалась:

— Сара была немножко… Ну, как вам сказать… Не совсем обычная девочка. Она поступала так, как ей вздумается. Довольно часто бывало, что она не приходила к нам, как договаривались, потому что ей вдруг захотелось делать что-то другое. По-моему, девочки иногда из-за этого немного ссорились, но я не хотела вмешиваться. Как я слышала, у Сары были какие-то затруднения с грамотностью, поэтому лучше было не усугублять положение.

Рассказывая, Вероника раздирала бумажную салфетку на мелкие-мелкие кусочки, так что вскоре на столе перед ней образовалась целая горка белых клочков.

Мартин поднял взгляд от блокнота и нахмурился:

— Затруднения с грамотностью? Что это значит?

— Ну, это теперь встречается у детей сплошь и рядом: НВМВ, СДВГ, МДМ [2] и все такое прочее.

— Почему вы думаете, что Сара этим страдала?

Она пожала плечами:

— Люди говорят. И на мой взгляд, это похоже на правду. Иногда с Сарой совершенно невозможно было договориться. Так что либо это, либо никто не занимался как следует ее воспитанием. — Она вздрогнула, вспомнив, что говорит сейчас о погибшей девочке, и торопливо опустила глаза, вслед за чем принялась еще яростней рвать салфетку, так что скоро от той вообще ничего не осталось.

— Итак, вы не видели Сару сегодня утром? И не слышали о ней ничего по телефону?

Вероника отрицательно помотала головой.

— И вы уверены, что то же самое относится и к Фриде?

— Ну да! Она все время была со мной дома, так что если бы она разговаривала с Сарой, я бы об этом знала. Фрида еще очень обижалась на Сару, что та никак не идет, поэтому я совершенно уверена, что они не разговаривали.

— Ну что ж! Пожалуй, больше у нас нет вопросов.

Дрогнувшим голосом Вероника спросила:

— Как чувствует себя Шарлотта?

— Так, как можно ожидать в сложившихся обстоятельствах, — только и сказал Патрик.

В глазах Вероники отразилась та бездна отчаяния, которую переживают все матери, представив собственного ребенка жертвой несчастного случая. Кроме того, Патрик заметил в ее взгляде облегчение, которое испытывает мать при мысли, что пострадал не ее ребенок, а чей-то чужой. Он не винил женщину за это. Слишком часто в последнее время и его мысли тоже возвращались к Майе, перед внутренним взором невольно вставало ее безжизненное маленькое тело, и каждый раз у него больно сжималось сердце. Он тоже был благодарен судьбе, что погиб не его ребенок, а чей-то другой. Это было неблагородное, но очень человеческое чувство.

~~~

Стрёмстад, 1923 год

Прикинув мысленно, как лучше всего расколоть камень, он стукнул молотком по клину. И рассчитал правильно: кусок гранита раскололся именно так, как он задумал. С годами он приобрел нужный опыт, хотя это можно было приписать и врожденному таланту. Это уж либо есть у тебя, либо нет.

Андерс Андерссон полюбил гору с первого дня, как мальчонкой пришел на каменоломню и нанялся в работники, и гора отвечала ему тем же. Но его ремесло забирало у человека много сил и здоровья. Каменная пыль с каждым годом все больше разрушала легкие, а отскакивающие крошки гранита могли в одночасье или постепенно лишить зрения. Зимой приходилось мерзнуть, а поскольку в рукавицах много не наработаешь, то пальцы от стужи коченели так, что чуть не отваливались, зато в летнюю жару на солнцепеке приходилось обливаться потом. И все же он не променял бы это дело ни на какое другое. Чем бы Андерс ни занимался: тесал ли «двухгрошовые» — четырехугольные плиты, которыми мостят дороги, также называемые просто «бруски», — выполнял ли более квалифицированную работу, он всегда с любовью относился к своему тяжелому, а зачастую мучительному труду, ибо сознавал: для этого он и родился на свет. К двадцати восьми годам у него уже болела спина и одолевал отчаянный кашель, когда случалось хоть немного промочить ноги, однако стоило ему сосредоточиться на своей работе, как саднящая боль уходила, а оставалось только ощущение угловатого твердого камня в руках.

Самой лучшей горной породой из всех, какие он знал, был гранит. Подобно многим другим каменотесам тех лет, Андерс приехал в Бухуслен [3] из Блекинге. [4] Блекингский гранит гораздо труднее поддавался обработке, чем тот, что встречался в соседствующих с Норвегией областях, поэтому каменотесы из Блекинге пользовались особым уважением благодаря тому мастерству, которое приобрели, работая с более неподатливым материалом. Вот уже три года он трудился здесь, и с самого начала его тянуло к граниту. Его пленял этот розовый тон на сером фоне и то, что тут надо было еще исхитриться, чтобы камень правильно раскололся. Иногда он за работой принимался беседовать с камнем, уговаривал его, когда попадался особенно сложный кусок, и ласково поглаживал, если камень был податлив и уступчив, как женщина.