Последняя ниточка на глазах обрывалась.
— Постойте… — вдруг спохватился он. — Вы сказали, что раздали детям десять поросят… но пошили-то вы одиннадцать?
— Ну да, — кивнула Анжелика Дмитриевна. — По одной игрушке мы вручили актерам. Каждому исполнителю мы выдали, так сказать, изображение его персонажа… кто играл Винни Пуха — тому, соответственно, медвежонка, кто играл Иа-Иа — тому ослика, кто играл Тигру…
— Понятно, понятно! — перебил ее Ананасов, испугавшись, что сейчас ему перечислят всех персонажей пьесы. — Короче, кому подарили этого поросенка?
— Тому, кто играл Пятачка, — невозмутимо отозвалась Анжелика Дмитриевна.
— И кто же его играл? — Капитан потерял терпение.
— А это уже не ко мне… это вам скорее сам Валентин Борисович скажет…
Ананасов перевел взгляд на директора.
Валентин Борисович стряхнул пепел прямо на стол и потер пальцами переносицу.
— Где же мне всех упомнить… — задумчиво проговорил он. — Пятачка, говорите?..
— Именно! — Капитан сунул прямо под нос задумавшемуся директору игрушечного поросенка, видимо, надеясь таким способом освежить его память. Как ни странно, это подействовало. Лицо директора вдруг озарилось внутренним светом, он приподнялся из-за стола и показал на что-то, находящееся за спиной Ананасова:
— Да вот же она!
— Что?! Где?! Кто?! — Ананасов резко обернулся. Почему-то он вообразил, что в кабинет ворвалась известная мошенница и брачная аферистка Верка Золотая Ножка, третий год находящаяся во всероссийском розыске.
За спиной у него никого не было.
— Вот она — афиша того утренника! — радостно проговорил директор, указывая прокуренным ногтем на большую афишу, прикрепленную к стене возле двери.
— «Винни Пух и все-все-все»… — прочитал Ананасов огромные буквы заголовка. — Постановка Кирилла Сахарского… музыка — Савелий Калахари… художник — Константин Конголезский… реквизит из мастерских транспортного цеха… так… в ролях… Винни Пух… Тигра… вот… поросенок Пятачок — Л. Ирискина…
Ананасов снова повернулся к директору.
— Адрес и телефон Л. Ирискиной! — проговорил он не терпящим возражений тоном.
— Уже пишу! — Валентин Борисович строчил что-то на обсыпанном пеплом клочке бумаги.
В это самое мгновение из кармана капитана Ананасова донеслись первые такты известной блатной песни «Гоп со смыком». Ананасов чертыхнулся и вытащил из кармана мобильник.
Ничего хорошего он от этого звонка не ожидал.
И он был прав.
— Безобразие! — раздался из трубки визгливый женский голос. — Мое терпение кончилось!
— Женщина, вы куда звоните? — Ананасов поморщился, как от зубной боли. — Вы, наверное, номером ошиблись!
— Я знаю, куда я звоню! И ничего я не ошиблась! Я буду жаловаться в полицию!
— Я и есть полиция! — предпринял капитан жалкую попытку сохранить лицо.
Этот голос он прекрасно знал. Он узнал бы его в любое время дня и ночи, узнал бы из тысячи других голосов, узнал бы сквозь грохот артиллерийской канонады, сквозь визг дисковой пилы и сквозь рев футбольных болельщиков.
Это был голос Варвары Никитичны, его соседки снизу.
Варвара Никитична до выхода на пенсию была железнодорожным контролером, и ее бойцовских качеств с лихвой хватило бы на трех рэкетиров и двух матерых питбулей.
— Знаю я, какая ты милиция! Я твоему начальству жаловаться буду! Я лично тамбовской группировке на тебя пожалуюсь! Я к участковому Селиванову пойду! Ты, оцелот круглоносый, который раз меня заливаешь? Все, кончилось мое терпение! Сей же час вызываю слесаря и ломаю твою дверь!
Ананасов охнул. Он вспомнил, что утром, перед тем как уйти на работу, не нашел в своем шкафу ни одной пары чистых носков. То есть было несколько штук, но все без пары, разного цвета.
Почему-то с тех пор, как от Ананасова ушла жена, все носки стали попадаться ему исключительно поодиночке.
Пришлось срочно постирать несколько штук, чтобы было в чем идти на работу. Ананасов сложил грязные носки в раковину, засыпал их стиральным порошком и открыл кран. Но вот что он делал после этого, капитан не мог вспомнить никакими силами.
Кажется, он на минутку отвлекся, чтобы сделать вкусный бутерброд со шпротами. Однако в доме не оказалось ни шпрот, ни масла, ни даже хлеба, так что Ананасов позавтракал засохшим плавленым сырком. И тут под кухонным столом он заметил одинокий зеленый носок, почти такого же цвета, как один из найденных утром.
Ананасов обрадовался, натянул носки и отправился на работу.
И наверняка забыл закрыть кран…
Несчастный капитан выхватил из рук директора смятый листок с адресом и телефоном актрисы Л. Ирискиной и пулей вылетел из кабинета, бросив через плечо:
— Срочное задержание особо опасного преступника!
Скатываясь по лестнице, он одновременно набирал на мобильнике номер своего друга и напарника Гудронова.
— Ты где, Гудронов? — выпалил он, услышав голос друга и напарника.
— В магазине! — отозвался тот. — А что?
— Нашел время по магазинам шляться!
— Я не шляюсь, я действенные следствия провожу! То есть следственные действия! Я в том магазине, где было ограбление…
— Отставить следственные действия! Займись этим… Пятачком! У меня, понимаешь, форс-мажор!
— Какой форс-мажор с пятачком?
— Да насчет того поросенка, которого я возле трупа нашел… — И Ананасов продиктовал другу и напарнику координаты Л. Ирискиной.
— А про форс-мажор я тебе после объясню!
* * *
Оставив Лолу в гостиной на диване в обществе кота, который активно мурлыкал, снимая стресс, Леня решил, что болезнь слишком дорого ему обходится, и прекратил простуду волевым методом. Пора было активно включаться в работу.
— Мы с Пу И, пожалуй, немного пройдемся! — сказал Маркиз. — Пу И, старик, ты как — не против?
Пу И всем своим видом показал, что он не против. Вчера на прогулке он познакомился с очень симпатичной общительной таксой и надеялся сегодня продолжить и углубить это знакомство.
Погода стояла хорошая, те последние солнечные дни, которые изредка выпадают в октябре, чтобы побаловать горожан перед унылой и слякотной порой, начинающейся в нашем городе в ноябре и заканчивающейся в лучшем случае к середине апреля.
Леня пристегнул к ошейнику поводок, и они с Пу И чинно отправились на прогулку.
Пу И потянул хозяина к пустырю, на котором собиралось в этот час самое изысканное собачье общество, но его ждало разочарование: Леня решительно повернул в другую сторону.
Пу И возмущенно тявкнул, но вынужден был подчиниться грубой силе: ведь чихуа-хуа — это не мастиф, не ньюфаундленд и не кавказская овчарка, с его слабыми силами и маленьким ростом приходится быть послушным и покладистым…