Я не ошибся: охранники начали заводить в комнату по одному человеку. При этом «злой» вел себя относительно спокойно, а сидящий за столом упитанный следователь каждый раз спрашивал вошедшего:
— Узнаете ли вы кого-нибудь из этих людей?
Все посетители были парнями от восемнадцати до двадцати пяти лет. Я, разумеется, никого из них не узнавал, однако без труда догадался, что они являются членами той преступной группировки, с которой пришлось схлестнуться на крыше магазина. К сожалению, зрительная память этих обормотов оказалась получше — все они без особых раздумий указывали на меня.
— Да, вот этого мужчину я встречал, — говорил очередной вошедший.
— Где и при каких обстоятельствах вы его встречали? — задавал следователь второй вопрос.
— Это он залез на крышу магазина и устроил там драку. А потом выкинул человека на провода.
— Вы сами участвовали в драке?
— Нет, что вы! Я проходил мимо…
— Спасибо, вы свободны, — с довольным видом кивал дознаватель и приглашал следующего.
Следующий опять указывал на меня. Так продолжалось до тех пор, пока в комнату не вошла Джиан. Все такая же миниатюрная и симпатичная девочка. Почти ребенок. Скромная одежда, усталое бледное личико, опущенный взгляд…
Ее усадили напротив нашей троицы; следователь повторил все тот же вопрос:
— Узнаете ли вы кого-нибудь из этих людей?
Она подняла голову. Взгляд равнодушно скользнул по моему соседу справа. Пульс слегка зачастил, когда она посмотрела на меня…
— Нет, — качнула она головой. — Никого из этих людей я не встречала.
— Вы уверены?
— Да.
— Вы свободны, — поморщившись, процедил дознаватель. — Пригласите следующего…
После Джиан в комнату вошел ее отец, потом мать и еще несколько человек из ее многочисленной семьи, статус родства которых я успел позабыть. Все они отвечали одно и то же:
— Никого из этих людей мы не встречали…
Я сидел между двух мужчин европейской внешности и удивлялся тому, насколько дружная у Джиан семья и с какой самоотверженностью они готовы помогать юной дочери, дабы выгородить ее знакомого из далекой России. В общем-то, совершенно чужого для них человека.
Когда с процедурой опознания было покончено, «злой» следователь поднялся и, потирая руки, злорадно проговорил:
— Ну вот, господин Черенков, теперь у нас имеется достаточно доказательств вашей причастности к убийству.
— И ровно столько же доказательств в пользу того, что меня в тот день там не было, — спокойно возразил я. — Или вы намерены приурочить к делу показания только половины свидетелей?
— Молчать! — брызнули из его рта слюни. — Я решу, что занести в протокол, без твоих подсказок!..
Он стрельнул в меня злыми глазками, вызвал конвоиров и приказал отвести в камеру.
* * *
После обеда, если не уводят на допрос, я обычно сплю. А что еще делать в камере размером четыре на четыре, с единственным окошком и маленьким столиком, за которым мы не умещаемся втроем?..
Пытаюсь уснуть на своей шконке, но в голову постоянно лезут беспокойные мысли. То вспоминается вчерашнее свидание с Мариной и мои наставления по поводу срочной встречи с Горчаковым. То сегодняшнее опознание, прошедшее с участием членов бандитской группировки и многочисленного семейства Джиан.
Не спится. Мои соседи что-то мастерят у стола, а я смотрю в серый потолок и гадаю, почему до сих пор в тюрьме не появился Сергей Сергеевич с представителем посольства. Ведь и мои товарищи давно должны были дойти на катере до Манилы, и Марина вчера должна была сообщить обо мне. Если, конечно, ее встрече с Горчаковым не помешали обстоятельства…
Вздохнув, привстаю и, подставив под щеку ладонь, наблюдаю за соседями. Сегодня у парня, похожего на подростка, день рождения. Утром мы поздравили его, отдав по полпорции вареной сельди. Он не стал есть рыбу, а решил приготовить для вечернего торжества рыбные котлеты.
Вообще-то, зэки в любой стране — самый мастеровитый народ. Нужен нож для нарезки хлеба или овощей? Затачиваешь кусок ложки о бетонный пол или каменную стену. Понадобилась иголка, чтобы зашить футболку или шорты? Вытягиваешь из электрического провода кусок медной проволоки, затачиваешь один конец, другой плющишь и проделываешь саморезом крохотное отверстие. Затем распускаешь край наволочки или простыни — вот тебе нитка. Антенну для телевизора изготавливают из фольги от конфет, кипятильник — из двух бритв…
Именинник разобрал кипятильник, аккуратно вытащил электрическую спираль и уложил ее в заранее выдолбленную канавку в полу. Совсем незаметную — так, чтобы не досталось от охраны. Вместо сковородки сверху он установил алюминиевую шлемку. Второй сосед — круглолицый филиппинец — уже слепил котлеты из утренней вареной селедки, смешанной с хлебным мякишем. Еще немного, и на «сковородке» зашкворчит главное блюдо нашего праздничного ужина.
— Скоро сядем за стол, — подмигивает мне именинник и укладывает на разогретую шлемку первую котлету.
Увы, сесть за стол мне не пришлось. Стоило небольшому объему нашей камеры наполниться волшебным ароматом жареной рыбы, как дверь распахнулась.
— Заключенный Черенков! — рявкнул охранник. — На допрос!..
* * *
Опять допрос. Я уже сбился со счету, какой именно он с момента моего поселения в тюрьме.
За столом два человека. Уже хорошо знакомый пожилой следователь, ведущий мое дело, и все тот же плешивый тип с отвратительной внешностью и заячьей губой, исполнявший роль «злого».
Старый и почти лысый следак задает вопросы спокойным ровным тоном — я еще не успел вывести его из себя своими ответами или молчанием. Ну, а «злой» орет сразу и без «предварительных ласк». Вероятно, это его излюбленный стиль работы. В основном он повторяет те же вопросы, только делает это противным высоким голосом и не просто говорит, а истерично выкрикивает каждую фразу.
Допрос продолжается около получаса. Я уже начинаю понимать, ничего особенного новая комбинация следователей не приготовила. Обычный прием с целью запутать, нагнать туману, напугать. И вдруг происходит совершенно неожиданное. Ведь порой события развиваются настолько непредсказуемо, что просто диву даешься. Не получив от меня ответа на очередной вопрос, пожилой следователь с почти лысой головой извиняется перед «злым» и покидает кабинет. Видимо, направляется в туалет.
«Ну, сейчас этот неврастеник оторвется по полной!» — с тоской ожидаю истерики и разлетающейся во все стороны слюны.
Он действительно поднимается из-за стола, делает несколько шагов в мою сторону и кричит:
— Можешь молчать сколько угодно! Я все равно тебя засажу лет на двенадцать, понял?!
Подойдя ко мне почти вплотную, он внезапно нагибается и шепчет в самое ухо: