У Дэнни началась какая-то аллергия – в носу что-то набухало. Пытаясь вытереть нос, он осознал, что руками пользоваться уже не может. Вообще-то его правая рука затекала. От боли он даже перестал ныть. Дэнни возмутился. И ради этого мы честно платим налоги?
Я работаю как вол, делаю деньги, меняю детям памперсы. Не пью, оплачиваю кредитки вовремя, каждый месяц, ни разу не просрочил платежей, ни разу не обманул Джуди. Почти ни разу. Ну, один раз. И когда я получаю напоминания от стоматолога, на следующий же день записываюсь на прием. Каждые пять тысяч километров меняю масло. Слежу за уровнем холестерина. Даю деньги на благотворительность. ЧЕГО, БЛЯДЬ, ТЕБЕ ОТ МЕНЯ НАДО?
Бог не ответил. Дэнни решил разложить свою жизнь по полочкам, чтобы обнаружить источник этой заразы. В какой момент он свернул не туда? Это ему за сексуальную озабоченность? Но тут нет его вины. Жизнь такая. Тело требует. Или это за то, что проявил любопытство? Что готов был рискнуть? Или корни проблемы еще глубже? Что, если Дэнни в принципе дурной человек, и все, что происходило до настоящего момента, – всего лишь подстава? Может, он не заслужил ничего хорошего в жизни, а что жил так хорошо – это и было ошибкой? Занавес содран, и вот он – голенький хорек с членом в руке, открыт всему миру, пусть пялятся.
Дэнни всхлипнул. Так нечестно. Он застрял на заднем сиденье этой вонючей полицейской машины, ему больно, он умирает как хочет ссать, ему не с кем поговорить, он ждет, когда что-то произойдет. И что бы ни случилось – это будет чудовищно. Эти копы вернутся, чтобы сделать ему какую-то гадость. Они будут помыкать им.
Копы обожают так себя вести с парнями типа Дэнни. Нечасто они таких заполучают. Вот прекрасная возможность отомстить везунчикам, сильным мира сего. Вдруг они посадят его в камеру с каким-нибудь психом, белой швалью, или уркой-педрилой? И что он сможет сделать? Ничего. Если драться, будет только хуже. Очень логично: его выебут в задницу, потому что он загляделся на недотраханную кокетку-домохозяйку в примерочной «Джей-Си-Пенни».
Ну ладно, «и это пройдет». А когда пройдет, тут-то закончится и вся моя жизнь. Дэнни искренне и глубоко любил Джуди, своих детей, дом, свою одежду. Гольф по субботам, кофе и булочки с корицей, пока он обзванивал клиентов, автомойка, через которую проезжал на своем «Саабе 9–5». Потерять все это – не смертельно.
Потом он вспомнил тарелочку с подогретыми орешками, стакан виски и стюардесс, которые ему все это подавали. И снова начал всхлипывать. Слизь потекла в глотку, и он подумал о Джуди. Если ничего не получится, если Уоррен не сможет его вытащить, с Джуди будет кончено. Как если бы она умерла. Подумать только – еще утром они спорили, сколько жидкости для мытья посуды надо лить в посудомоечную машину. Дэнни вышел из дома раздраженный, нервы на пределе.
Не надо было им ссориться. Лучше бы обнять друг друга, приласкать. Радоваться надо было, возносить благодарственные молитвы за то, что они здоровы, состоятельны, у них прекрасные дети. А теперь – все. Они больше не сварят вместе кофе, не застрянут вдвоем в пробке, не сядут рядом, обсуждая, как же все-таки бездарно наше телевидение. Больше не войдут в детскую, чтобы посмотреть на спокойно спящих детей. Не нырнут, обнаженные, в постель, лаская и целуя друг друга. Ну, этим они уже и не занимались. В том-то и дело.
Дэнни поднял голову и увидел, что на него через стекло смотрят какие-то люди. Он отвернулся – справа тоже были лица. Подростки – пришли поглазеть на его страдания.
Дэнни попытался найти слова, сказать хоть что-нибудь, что могло его спасти. В голове было пусто. Потом он услышал звук – несколько звуков – чуть ли не выстрелы. Он взглянул на ребят, вдруг те знают, в чем дело, но они исчезли. Он вытянул шею посмотреть, куда они делись, и увидел, как подростки бегут обратно в торговый центр, огибают здание. Дэнни вновь остался в одиночестве.
Я сплю. Это все сон. Рано или поздно я проснусь. Я проснусь, Джуди будет лежать рядом, я поцелую ее, скажу «доброе утро». Скоро я буду есть низкокалорийные мюсли и читать газету. Вот чем я займусь. Уже скоро. Дэнни снова заплакал.
Мишель считал своим долгом оставаться настороже, даже когда скука сиропом заливала его мозг, а ноги пульсировали в агонии. Пятнадцать минут назад торговый центр работал в обычном ритме. Вечер выдыхался, продавцы теряли задор, а толпа редела. Когда приближался час закрытия, в торговом центре всегда происходило одно и то же: раздраженные родители торопили своих детей, поздние покупатели бежали мимо, а менеджеры или их помощники несли тщательно запечатанные конверты с деньгами в депозитарные ячейки Первого национального сберегательного банка. Вот в этот момент Мишель чувствовал себя наиболее полезным. Ему не нравилось гоняться по торговому центру за бандами подростков. Те ничего плохого не делали. Но мешки с деньгами надо было защищать, даже если он смертельно уставал.
Мишель внимательно оглядел девушку, идущую от «Френдли». Она пыталась держаться так. словно несла в бумажном мешке всего лишь пару туфель. Но Мишель знал, что в этом пакете – вечерняя выручка, знал, как легко подбежать к девушке, выхватить пакет и смыться с двумя-тремя штуками баксов наличными. Он улыбнулся, когда она проходила мимо, и она улыбнулась в ответ. Она чувствовала себя в безопасности, потому что он рядом. Он был счастлив, потому что она была счастлива. Мишель хотел быть отважным и надежным, как бетон у него под ногами. Вот бы какой-нибудь козел попытался выхватить у нее этот пакет. Тогда босс понял бы, что за человек Мишель.
Он смотрел, как девушка дошла до поворота к банку. Один из здешних полицейских, заступивший на пост у ночного хранилища, должен стоять у входа. Как только девушка повернет, все будет в порядке. Конечно, полицейский мог опоздать или не появиться.
Мишелю не надо было внимательно следить за коридором, чтобы понять: тут что-то не то. Он провел много часов, наблюдая, как мимо течет человеческая река. Человек, шагающий по коридору размашистым шагом, выделялся, как экзотический крокодил. Он двигался не как покупатель, и в руках у него не было магазинных пакетов.
Мишель знавал таких. На Гаити такие были, тощие мародеры, голодные настолько, что за бесплатную кормежку сделали бы что угодно. Он знал эти покрасневшие, кровью налитые глаза, лоснящуюся кожу, туго обтягивающую кости. Он знал эту походку – ныряющую, будто в спину им тыкали винтовкой.
Кто этот худой человек? Что у него в руках? Спортивная сумка? Мишель успел мельком взглянуть на него, когда тот проходил мимо. Парень подтянут, но давно не стригся и не брился. Мишель смотрел ему в спину. (Сумка, должно быть, тяжелая, судя по тому, как она провисает.) Мишель подумал об ограблении, но парень двигался не к банку – он шагал к «Сирз», к коридору прямо перед магазином. Там ничего не было, только ателье по прокату смокингов, починка обуви и маленькая конфетная лавка. Нет смысла грабить.
Человек свернул за угол. За поворотом – ничего особенного. Мишель достал рацию, включил ее и заговорил.
– Прием, центральная, это Мишель, пересечение А и три, хочу сообщить, что человек подозрительной наружности только что прошел мимо моего поста.