Тем временем я варил мясо, я смотрел, как варится кабанья нога и глотал слюнки. Конечно, со вчерашнего вечера не жрамши!
- Надо бы туда картошки, лука - суп получился бы, - сказал я Кривому.
- А у тебя есть?
- Нету, но можно достать. С черного хода в магазин зайдешь и картошки выпросить можно. Не самой лучшей, конечно, но дадут. Мне всегда дают, я умею делать жалобное лицо и задохликом притворяться.
- Магазины закрыты еще, - сказал Хряк, - А ты мог бы милостыню просить или ходить по вагонам, раз жалость вызываешь... Дохляком он притворяется - ты и есть дохляк, чего тебе притворяться.
- А зачем?
- Что зачем?
- Милостыню зачем просить?
Хряк изумился.
- Деньги зарабатывать!
- А на фиг мне деньги? Были бы мне деньги нужны, я бы дома остался, кончил бы школу и пошел работать. Мне и так хорошо.
- Шизанутый ты какой-то. Ты в детстве головой не ударялся?
- И не один раз.
- Понятно...
Кривой смотрел на меня с улыбкой, смысл которой трудно было понять. В Кривом все понять было трудно.
- Это философия, которой тебе, Хряк, не понять! - вставил вдруг Урод. Проснулся, оказывается.
Урод выбрался из-под своих лохмотьев, глаза уже сверкают, как у фанатика. Все знают давно - при Уроде никаких принципиальных разговоров об образе жизни, иначе затянет проповедь. Интересно, почему его проповедники к себе не берут? Может, потому, что уродлив не в меру? Боятся, как бы народ не распугал? Так зря боятся - наш народ ко всему привык, и все мы не особенно красавчики в своей рванине и немытые месяцами... да что там месяцами - годами!
Урод - я точно знаю, не мылся уже лет десять, как минимум. По идеологическим соображениям. Так что близко к нему подходить не советую никому.
Урод и уродом-то стал благодаря своему образу жизни. У него какая-то болезнь кожи - она вся покрыта фурункулами.
Ему бы мыться каждый день и спиртом протираться, а он... Ну, в общем, понимаете. Когда Урод поднимается на поверхность люди просто в разные стороны разлетаются, и сны им потом, наверное, кошмарные снятся. Урод этому радуется он считает себя подвижником и наверняка готовится стать святым, не христианским святым, разумеется, а святым нашего Бога.
Что ж, может, так оно и будет. О своей прошлой жизни Урод не рассказывал никогда. Если его спросишь, он отвечает, что его жизнь началась только здесь, а до этого он как бы и не жил вовсе.
Михалыч давно знает Урода и сказал мне однажды, что ему там, наверное, на самом деле плохо приходилось - издевались над ним всегда. С детских лет. Припоминая своих школьных товарищей, охотно этому верю, детки готовы поиздеваться над всяким, кто позволит это делать, и нет для них ничего приятнее, чем пнуть или обозвать того, кто сдачи не даст. Я никогда не относился ни к тем, ни к другим. У меня был имидж странного и опасного существа, потому что, несмотря на то, что я тощий, во мне хватило бы силы уложить любого. Ну согласитесь, должны быть развиты мускулы у человека, который лазает в таких местах, где лазил я.
А Урод... Урод просто не умеет бороться. Никогда не умел. Он придумал себе философию - вернее, воспринял чужую, подходящую для себя и ушел жить в канализацию. Здесь он может хоть что-то из себя представлять, пусть безумного фанатика и проповедника. Здесь его готовы принять таким, какой он есть и назвать своим - здесь кого угодно принять готовы.
Наш мир... наш Бог принимает всех, кого отверг верхний мир.
- Мелкий, - продолжал Урод, - живет, как заповедовал нам господь Баал-Зеббул, который сказал нам: "Ты - которого называют отбросом общества, станешь повелителем мира, по воле моей!"
- Да заткнись ты... повелитель мира! Хряк не верит в нашего Бога. Хряк ни в каких богов не верит. Но заткнуть Урода не в силах даже он - разве что шарахнет его головой о стену когда-нибудь.
- Мелкий когда-нибудь станет великим, я вижу в нем силу! Великую силу духа, которую даровал ему господь Баал-Зеббул, призвавший его к себе.
Нет, определенно, Урода приятно бывает послушать. Я чувствую, что невольно начинаю улыбаться. Урод говорит все то, что я сам чувствую в себе, а если Урод действительно святой, то значит... все это правда!
И снова я ловлю на себе пристальный взгляд Кривого. Нога, хоть и разделанная, вариться будет еще долго, а как же хочется жрать!
- Где эта дура?! - злобно бормотал Хряк. Это он о Лариске. Трубы горят у мерзавца.
- Круглосуточную палатку ищет, наверное, - сказал я, - А их тут, вроде, нет поблизости.
- А ты давай, шуруй к продуктовому. Там, небось, уже товар привозят.
Приходится идти.
Здесь неподалеку, буквально в десяти метрах ходьбы есть маленький магазинчик, где меня уже хорошо знают и подкармливают всегда. Добрые тетки, иногда даже молока дают.
Я не выгляжу на свои шестнадцать, могу запросто косить под четырнадцатилетнего. К тому же я русский, не цыганенок какой-нибудь, и меня жалеют больше, еще и из националистических соображений.
Итак, я приволок целый пакет картошки, моркови, лука и даже хлеба батон, который свистнул с лотка только что открывшейся хлебной палатки - просто схватил и дар деру. Ради паршивого батона никто за бомжем гоняться не станет.
Хлеб еще теплый, только-только из печки. Так что я свою долю в пиршество внес. Когда я вернулся, Лариска уже тоже явилась. С водкой. И Михалыч проснулся, глядел на котел жадными глазами и судорожно глотал. Когда он в последний раз чувствовал запах жаркого?
Михалыч для меня человек особенный. Михалыч был первым, кого я встретил здесь, и он привел меня в этот мир, представил всем и взял под свою защиту.
Кого он, конечно, может защитить, этот хилый старик с больными ногами и трясущимися руками, но он посвятил меня в мой новый образ жизни, рассказал с кем и как я должен разговаривать, куда ходить и что делать, чтобы не навлечь на себя неудовольствия сильных.
Михалыч - классический случай превращения человека в бомжа. Банальнее истории и быть не может.
Михалыч жил один после смерти жены в маленькой однокомнатной квартирке. Он здорово пил, пенсии, конечно, не хватало, и он потихоньку вещички продавал. Однажды на рынке какой-то, по словам Михалыча, "вполне приличный мужичок" завел с ним беседу, купил дурацкую и, конечно же, на фиг ему не нужную вещь чтобы расположить старика к себе - а потом и выпить купил. Михалыч, понятно, проникся к нему необыкновенно, разговорился по пьяной лавочке и рассказал все про свое житье-бытье. Новый "друг" напросился в гости и стал хаживать частенько, всегда бутылочку с собой принося, а то и две, пока не стал "самым лучшим другом". И вот однажды этот самый "лучший друг" повел уже изрядно выпившего Михалыча к нотариусу, где нотариус преспокойно заверил подпись пьяного в дым Михалыча на генеральной доверенности, в которой значилось, что Михалыч полностью доверяет своему другу производить какие угодно операции со своей недвижимостью, то есть квартирой.