Или даже люблю. Для тебя любые проявления такой любви - не более, чем "грязненькие стастишечки". Для меня же это единственное, что придает жизни какие-то краски... Причем многообразие красок, а не только одну голубую! Я все-таки художник... Хоть и не Леонардо да Винчи и не Микеланджело, и не Сандро Ботичелли, которые тоже, кстати, принадлежали к сексуальным меньшинствам... Но я все-таки неплохой художник!
И мне необходимо что-то, чтобы видеть мир в цвете, а не в черно-белых тонах! Чувства! Страсти! Любовь!
- А я не слышала про Сандро Ботичелли... Что он - голубой... Ты не ошибаешься, Веник? - вмешалась я, видя, как с каждым восторженным выкриком Веника, Юзеф становится все мрачнее и мрачнее.
Веник воззрился на меня с недоумением сбитого на вираже стрижа.
- Сандро Ботичелли так прекрасно писал обнаженные женские тела! Микеланджело - понятно, у него все, даже святая Екатерина, мускулистые и мужеподобные, но - Ботичелли? щебетала я, косясь на Юзефа.
- Настенька! Ангел ты мой! - сквозь зубы выдавил Веник. -Чтобы чувствовать красоту обнаженной натуры, совершенно необязательно иметь эротический импульс! Ведь, когда художник пишет прекрасный цветок или сочный плод, он вовсе не хочет его трахнуть! Так же и с обнаженными женщинами на полотнах Ботичелли...
- Так, все, хватит! Пошел вон! - не выдержал Юзеф.
- Тебя там кто-то ждет... С кем ты собираешься примириться.
Иди, тебе подарят эротический импульс, а после ты сможешь видеть приют бомжей во всех дивных красках.
- Отец, я...
- Уйди!!!
Кажется, Веник хотел еще что-то сказать. Но - не решился. И ушел.
Мне было стыдно... За них обоих.
И очень жалко - так же обоих.
Но все же...
Все же Юзефа я понимала лучше!
А Веника я не понимала совсем...
А потому я гораздо больше сочувствовала сейчас Юзефу.
Не слишком-то повезло ему в жизни... Талантливый человек, но - одинок. Жена и дочь - в могиле. Внучка - невменяема и неизвестно, сможет ли когда-нибудь восстановиться. Сын гомосексуалист.
За внешней холодностью, за едкой иронией, за некоторой отстраненностью - я чувствовала его страдающую душу!
Опять!!!
Но в этот раз, наверное, я не ошибаюсь...
"Она меня за муки полюбила..."
Да, именно так оно и было.
Но как великолепна следующая строка!
"А я ее - за состраданье к ним!"
Жаль только, финал грустный у этой красивой истории!
Мы встретились с сэром Ланселотом на том же самом месте, что и в прошлый раз. Он снова был в светлом костюмчике.
Уже в другом, разумеется, но опять-таки в светлом! Совсем ненормальный, что ли?
- Что случилось с Андреем? - спросил он глухим голосом.
- Его убили.
- Это я понял уже, но почему, что случилось?
Я вкратце поведал ему все, что знал.
- Да... Теперь я понимаю. Но голову... Зачем?
- Не я это придумал. И не Кривой...
Пытаюсь еще оправдать своего патрона!
Венечка долго молчал. Сидел, опустив голову, и смотрел в одну точку.
- Это значит, теперь я должен?
- Теперь вы.
- А если я откажусь?
Теперь уже я молчал и ничего не отвечал ему. Он сам все понимает... Надеется, конечно, что ему позволят остаться жить, да и то - надеется потому только, что надежда, как известно, последнее, что покидает душу человека. Не могу я дать ему надежду!
- Да, грустно умирать в восемнадцать лет...
Я даже вздрогнул - ведь это мои слова! - и холодная волна пробежала по позвоночнику.
- мы придумаем чего-нибудь, - сказал я с усилием.
- Сабнэка вам придется убить, тут уж ничего не поделаешь, но потом... Есть у меня одна мысль.
Венечка сидел по-прежнему глядя в землю, но я чувствовал, что он слушает меня очень внимательно.
- Вряд ли получится, конечно, но ведь стоит попробовать.
- Пожалуй, стоит все попробовать, мне терять нечего.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
- Как тебя зовут-то, Мелкий?
Я несколько опешил.
- Как тебя на самом деле зовут? Ведь есть у тебя имя какое-нибудь человеческое, или как?
- Се... Сергей...
- Ну, вот, так что у тебя за мысль, Сережа?
Я не могу допустить, чтобы его убили! Честное слово, не могу... Может быть, крысеныш подвальный Мелкий и мог бы...
Поймете ли вы, что это значит - имя? Вот всегда говорят человек делает себе имя, а не оно его. Но человек всегда ведет себя в соответствии со своим именем. Можете ли вы себе представить, что Хряка, к примеру, зовут на самом деле Валентином Викторовичем? Придет ли вам в голову так его назвать? Не думаю, разве что в суде его так назовут. И вот, когда его так назовут, то и станет он жалким, бесполезным, гнилым человечишком. Подонком общества. А Хряк - это авторитет! Хряк - это сила! Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать? Надеюсь, вы понимаете, что крысеныш Мелкий и мальчик Сережа - это совсем разные люди. Совсем!
Только вот кто я из этих двоих? Вопрос остается нерешенным. Как я сам буду называть себя всю оставшуюся жизнь?
Мелким или Сергеем Анатольевичем Лебедевым? Мне надо решить это прямо сейчас!
- Кривому нельзя допускать, чтобы убийца Сабнэка остался жить, - сказал я. -Из того места, откуда вы должны будете стрелять, вам никуда не убежать. Поймают. Спрятаться в другом месте вы тоже не сможете - негде там больше спрятаться. Так что единственное, что мы можем сделать, так это чтобы вы, с громким индейским воплем, выскочили прямо туда... ну, туда, где все сидеть будут! Застрелили Сабнэка, а потом, пока они еще не опомнятся, сразу бежали бы туда, куда я вам скажу. есть у меня несколько мест под землей, где вас никогда не найдут. Только вам надо будет как следует дорогу запомнить, как туда добраться.
- Дорогу запомнить?! Там, внизу?!
- Ну, я же запомнил...
Против этого аргумента возразить было нечего.
- К тому же речь о вашей жизни идет.
- Стрелочки начертить можно, - размышлял Венечка.
- Ага, вот по этим стрелочкам они вас и найдут быстро!
- Да, действительно... Что-то я тупею не по дням, а по часам...
- Придется вам запомнить количество поворотов и всякие характерные особенности.