— Можно просто Костя, без всяких «Игоревичей», — любезно откликнулся я.
Очень странно: я ожидал, что они замрут восторженно, когда узнают меня — Константина Шереметьева! Но они смотрели на меня так… Как будто в первый раз видели! Как будто я был не я, а просто какой-то парень, сопровождающий Софью в тир.
Мы начали спускаться в темноту по бесконечным сбитым ступенькам. Софья шла уверенно и спокойно. Видно, этот путь ей был настолько знаком, что она и с закрытыми глазами здесь не оступилась бы. А я судорожно цеплялся за холодный поручень. Мне подумалось: вот так Данте спускался вслед за Вергилием в ад.
Внизу оказался слабо освещенный длинный зал — а рядом закуток, где стояли две ободранные кушетки и столик, на котором, на разостланной газетке, красовались: початая бутылка, два стакана, банка с огурчиками, остатки воблы, вскрытая упаковка с колбасной нарезкой. На полу валялись пустые бутылки: пивные и водочные. Похоже, пировали здесь не первый день.
— Виктор Сергеевич, у меня к вам большая просьба: не могли бы вы запереть тир и никого не впускать? Даже из наших? — любезно попросила Софья.
И пояснила:
— Мне оружие обстрелять надо. Хотелось бы сделать это спокойно, в одиночестве.
Виктор Сергеевич воспринял ее просьбу как нечто само собой разумеющееся.
— О чем речь! Из наших никто и так не придет, а чужих не пустим. Что будем обстреливать?
Софья открыла сумку и бережно, словно ребенка, достала спеленатый автомат.
«Просто Вася» восхищенно присвистнул.
— Ну и ну! Хорош! — Мутные глазки Виктора Сергеевича вдруг сделались очень ясными и засверкали, как у хищника, почуявшего добычу. — Сколько ж за такой отвалила?
— Это не мой. Просто… Дали пострелять.
— Хороший, видно, человек дал. Доверяет. Ты это… Осторожнее. Когда стрелять будешь.
— Разумеется, Виктор Сергеевич. Я помню все наши правила наизусть, — мило улыбнулась Софья.
— Я не о том…
— Я поняла.
— Ну, тогда я пошел ставить тебе мишени.
Виктор Сергеевич резво захромал в противоположный конец зала, «просто Вася», натужно сопя, разбрасывал по полу маты. Я старался не упускать их обоих из виду, чтобы заметить, когда кто-нибудь из этих субчиков побежит звонить в милицию. Но Софья была на удивление безмятежна!
Потом я сидел в вонючем закутке. От выпивки отказался, но огурчик из вежливости съел. Огурчик оказался на редкость вкусным.
— Жена солила, — просипел Виктор Сергеевич. — А она по этому делу ходок.
Я рассеянно кивнул, прислушиваясь к сухим щелчкам выстрелов, доносившихся из зала.
— Ты с Сонькой-то… Как… По-серьезному или просто? — подал голос «просто Вася».
— А с ней не по-серьезному нельзя, — ответил за меня Виктор Сергеевич. — Ты смотри, голубь, береги ее, заботься о ней, она девка славная, можно сказать — большой души человек…
— Обидишь — найдутся защитники, — заметил Вася, хрупая огурцом.
Я снова кивнул.
Интересно, на поверхности звуки выстрелов слышны? Наверное, нет. Для того под землей тир и строили.
Ждал я Софью минут сорок. Виктор Сергеевич и Вася выпивали. Вели отвлеченную беседу. Я не понимал половины того, о чем они говорили. Наверное, какой-то свой, профессиональный сленг.
На меня они не обращали ни малейшего внимания. Неужели они не смотрят телевизор? Неужели действительно не знают, кто я такой? Прежде я такого и предположить не мог. А вот — поди ты!
Наконец вернулась Софья, окутанная кислым запахом пороха.
— Все. Обстреляла. Теперь не промажу. Хорошее оружие, — бодро отчиталась она.
Завернула автомат в свитер и уложила в сумку. Затем вытащила из кармана пачку пятисотрублевок.
— Вот, Виктор Сергеевич, возьмите.
— Куда так много? С ума сошла?! Я же тебе даже патронов не давал!
— Да так… На будущее. На развитие дела, — пробормотала Софья, отводя глаза. — Может, придут к вам детишки, у которых денег нет, а пострелять хочется… Так ведь бывает…
— Бывает, — тихо ответил Виктор Сергеевич.
Но деньги не брал.
— Сонь, давай, я с тобой пойду? — взмолился «просто Вася». — У меня свой «калаш» есть. Можно еще Женьку Еремеева позвать, втроем точно управимся.
— Нет, Вася. Я и сама справлюсь. И потом… Это не то, что ты думаешь…
— …а гораздо хуже, да? — довершил за нее Виктор Сергеевич.
— А деньги вы возьмите.
— Возьму, возьму… А когда?
— Завтра.
— Значит, послезавтра мне звонишь и докладываешься. Что жива. Если нет — начинаю искать. И доищусь. Этот с тобой пойдет? — Он кивнул в мою сторону.
— Мы пока не говорили…
— Разумеется, пойду! — мужественно вякнул я.
— Тогда с тебя и спросим, — проворчал Вася.
Они проводили нас до дверей.
Летний день после подвального сумрака казался просто нестерпимо ярким: золотисто-сине-зеленым. В такие дни особенно остро ощущаешь прелесть жизни. И так не хочется умирать…
К счастью, я обнаружил свой любимый джип неповрежденным. Никто не нацарапал неприличное слово на блестящем синем покрытии. Никто не проколол шину и не разбил стекло.
— Слава Богу! — выдохнул я, нежно оглаживая бампер. — Я боялся, что с ним что-нибудь случится.
— Только не здесь.
— А ты не боишься, что они тебя заложат? — спросил я шепотом. — Позвонят в милицию, и нас задержат за хранение оружия?
— Господи, Костя! Да у них у каждого дома — арсенал. Они же этим живут и торгуют… И потом, они — люди надежные. Своих не выдают. Виктор Сергеевич — вообще замечательный человек. Был «сыном полка» во время войны, ему всего-то лет девять было, а такой храбрый мальчик, донесения носил… Мне Дедушкин приятель рассказывал, который нас познакомил. Виктор Сергеевич при этом тире — всю жизнь. А тир еще до войны построили.
— Да ну? Слушай, ты ведь ненавидишь необразованных, вульгарных и всяких алкашей, а этот твой Виктор Сергеевич…
— Я ненавижу невежество. А Виктор Сергеевич — высокий профессионал в своем деле. Ему образование не нужно: он и так все знает. Это же разные вещи: леность мозга, от которой проистекает невежество, и отсутствие, допустим, диплома, но при наличии глубоких и полезных знаний какого-либо предмета. Его все уважают. Ну, а то, что он пьет… Так может ведь себе позволить! Как говорится, на свои пьет. И даже в пьяном виде излишней болтливостью не страдает. Конечно, Дедушка осуждал его за связь с криминалом… Но Виктор Сергеевич с этими современными мафиози дела не имеет. Он на самом деле очень принципиальный. Презирает продажную милицию и чиновников, разворовывающих национальное достояние.