– Ну, хочешь полштуки?
– Гринов?
– Гринов.
– Давай.
Танцор дал. Хруст взял.
– Так чего ты пургу гонишь? – Уже почти совсем по-человечески сказал Хруст, засовывая деньги в нестандартный брючный карман, сбоку от колена, где он держал запасной магазин к Стечкину. – Далась тебе эта Манка.
– Да, понимаешь, – Танцор решил воспользоваться кратким замешательством Хруста и дожать его, – тут речь идет не только о ней, но и обо мне. Эти суки, кто – не скажу, решили таким образом опустить меня, сделать на все согласным. Чтобы на цырлах перед ними ходил и чтобы меня можно было дальше гнуть, давить, топтать… Чтобы стал их заводным солдатиком. Скажут: убей – убью, взорви – взорву, прыгай под танк с гранатой – прыгнут.
– Да ты, братан, на иглу что ли сел? Что несешь-то? Крыша совсем съехала?
– Слушай, Хруст, умоляю тебя, дай телефон Тофика! Он все знает.
Хруст сидел, покачивал ногой, закинутой на ногу, прикидывал, что можно было бы содрать с Танцора ещё штуку, а потом послать куда подальше. Однако посчитал это дело низким, перед пацанами было бы стыдно. Хруст не был шакалом. Поэтому он решил вразумить Танцора:
– Я, конечно, не знаю, против кого ты попер. А сам сказать не хочешь, ну и ладно. Но знай, плохо это для тебя кончится. Запомни: когда человек один, то он не жилец. Каким бы хитрым ни был, все равно замочат, подловят и замочит. А ты один. Такой хороший, такой правильный, с понятиями. Только понятия у тебя совсем не те. Их быстро из черепа пулей вышибают. Манку тебе уже не спасти. Куда же ты прешь-то? И Манку замочат, и тебя. Ведь у тебя же даже ствола нет! Да если бы ты даже крутой из крутых был, если бы на танке ездил, то, повторяю, один в этом деле – не жилец. Таких даже не хоронят по-человечески.
Танцор понял, что все его слова будут совершенно бессмысленны. Что эту стену прошибить невозможно. Что у него нет аргументов против довольно внятно излагаемой Хрустом стратегии естественного отбора. Однако дослушал до конца.
– Конечно, Манка как бы наша. Гиви к ней неплохо относится. Пацаны довольны, потому что добрая телка, с пониманием. И если что, то Тофик всех бы поднял и отбил её. Но это лишь тогда, когда бы на неё наехали по работе, из-за нашего дела, бизнеса. Тогда отдать её на замочку было бы западло, позорно. А тут она сама куда-то влезла. Это её дела. И ничьи больше. Не мои, не Гиви, не Тофика, даже не Зойкины, которая очко моет. И не твои, Танцор. Можно ли сейчас братву поднимать? Нельзя. Потому что за Манкины дела могут положить кого-то из наших пацанов. Это неправильно. Если так делать, то скоро нас подомнут. Поэтому и звонить Тофику нельзя, потому что он от такой дурости совсем озвереет. А ты его знаешь. Иди, Танцор, домой. И если ты такой слизняк, то выжри две бутылки водки и ложись спать.
Танцор встал и с благодарностью крепко пожал Хрусту руку.
На всякий случай рванул к Манке, в Текстильщики. Вполне могла уже и подгрести домой. Пришел к дому нос в нос с темно-синим «Рено». Взбежал на третий этаж. Долго и бесполезно звонил в дверь. И вдруг вспомнил, что у Манки есть сестра. Она ему об этом как-то говорила. Да, точно, он был в абсолютно разобранном состоянии, хотел ехать к ней, лишь бы не быть одному. Но не получилось. Манка сказала, что надо к сестре. То ли с племянником посидеть, то ли ещё что-то.
Кинулся к машине, судорожно вспоминая фамилию Манки. Однако в лэптопе все ещё торчало задание: Звягина, Ирина Николаевна. А сестра? Блин, сменила фамилию! Хотя нет, мужа не было. Танцор залез в базу данных МГТС и в окне поиска набрал: «Звягина ******* Николаевна».
Таковых оказалось 87 человек. Однако была ещё одна зацепка, компьютер выдал телефоны вместе с адресами. И Танцор начал мучительно вспоминать, куда же тогда поехала Манка. Ведь расстались-то они в метро. Точно! Он пошел на «Пушкинскую», а она на «Тверскую». Значит, по зеленой линии. Но, может, где-то пересела на другую. Нет, Танцор, вспомнил, как она сказала, что ей по прямой… Да, даже сказала, что недалеко от института травматологии. Значит, поехала на север, до «Войковской», в район улицы Приорова.
Танцор страшно обрадовался этой удаче, потому что осталось четыре вероятных телефона. Так обрадовался, будто дозвонись он сейчас – и все, Манка будет спасена.
Но ни один из четырех телефонов не ответил.
Танцор сидел и тупо набирал по кольцу четыре номера, тупо и зло твердя: «Трахаются они там что ли?»
Потом понял, что надо ехать к метро и ждать там, у выхода.
Стоял и набирал, набирал, набирал Манкин номер.
Вдруг понял, что ни у подъезда, ни в подъезде, ни у метро никого не видел. И удивился этому. Ведь он не мог себе представить, что Профессор уже давно сидел в квартире, поджидая объект. Поскольку с легкостью отжал замок входной двери, которую беспечная Манка не собиралась менять на стальную. То же самое проделал и Лох. Но чуть позже. Поэтому Профессор, воспользовавшись более выгодным положением, оглушил его, связал и засунул в рот полпростыни. Чтобы потом, после выполнения задания, развязать и отпустить с издевками и подначками.
В четыре часа надежды Танцора упали практически до нуля. И он подъехав к дому, решил дожидаться Манку прямо у квартирной двери. Войдя в подъезд, он увидел, как на площадке первого этажа, наклонившись, стоит Трансмиссия и зашнуровывает правый сапог.
Танцор мгновенно понял, что опоздал. Что этим самым шнурком Манку и задушили. Бесшумно и тихо. Задушили более удивленную, чем напуганную, даже не успевшую не только вскрикнуть, но и как следует ощутить боль. Спазм сонной артерии, обморок, из которого уже ничего не чувствующий организм пытается рефлекторно выйти при помощи судорог. Которые страшны и безобразны внешне.
Но изнутри все совсем по-другому. Это просто душа, или что там было внутри у Манки, пыталась поскорей стряхнуть с себя осточертевшее тело, изолгавшееся, напуганное жизнью, и вместе с тем жадное и необузданное, разрушающее себя быстрей, чем это делает время.
Танцору стало необыкновенно легко. Он понял, что уже ничто не помешает превратить рожу этой бешенной паскуды в кровавую болотную топь. Эту харю, искривившуюся в злорадной ухмылке победительницы.
Трансмиссия стояла удобно, очень удобно. Поэтому удар ногой пришелся точно в подбородок. Он был настолько силен, что потом бил уже только лежащую, уже не пытавшуюся встать, а лишь загораживавшую голову руками. Когда устала правая нога, стал бить левой. Трансмиссия лежала молча, несомненно, понимая игру гораздо лучше Танцора.
Однако это продолжалось недолго. Вскоре на Танцора накинулись сзади, выволокли из подъезда, подтащили к его машине, внятно ударили лицом о край крыши и кинули внутрь. Один голос сказал: «Двигай. Если через минуту будешь поблизости, то ты труп». Второй, с глумливой интонацией, добавил: «Запомни: когда человек один, то он не жилец!»
Танцор приехал домой, выпил две бутылки водки и упал на диван.