Капитон кивнул и тут же вытащил из кармана своих необъятных джинсов мобильник.
— Алло, — набрав номер, заговорил он, — Анька? Это я… Ага… Узнала? Слушай, тут такая тема… У того типа борода была?
Он выслушал ответ и поморщился.
— Точно не было? — переспросил он.
Капитон снова поморщился и отключил телефон.
— Что это за тип? — осведомился Семен.
— Какой тип?
— Ну тот… про которого ты спрашивал.
— А, этот… — Капитон пренебрежительно махнул рукой. — Так, ничего особенного. Просто одна странная история, в которой я не могу разобраться.
— А эта история…
— Нет, — успокоил его Капитон, — к вашему делу она никакого отношения не имеет.
Так сказал Капитон, в глубине душе звериным своим чутьем чувствуя, что с этим утверждением он явно поторопился.
* * *
Щукин вышел из туалета и вернулся на кухню, но на кухне Ляжечки уже не было. Ляжечка, насвистывая что-то, выходил из комнаты, где на диване сидела Лиля.
— Порядок, — неизвестно к чему проговорил Ляжечка и весело кивнул Щукину, — теперь и я в сортир сбегаю. Солью пену от пива.
— Давай, — разрешил Щукин.
Как только дверь туалета за Ляжечкой захлопнулась, Николай прошел в одну из комнат. Лиля лежала на диване лицом вниз. Щукин, ожидавший увидеть ее сидящей в той же позе, что и оставил, остановился, и из-под ног его катнулся под диван какой-то предмет.
Николай наклонился и пошарил рукой под диваном. Потом поднялся, брезгливо отряхиваясь от пыли. В руках его был одноразовый шприц, явно только что использованный.
Щукин швырнул шприц обратно под диван и присел рядом с Лилей.
— Эй, — позвал он, тронув ее за плечо.
Никакого ответа.
Щукин осторожно поднял бессильно свесившуюся с дивана руку Лили и закатал ей по локоть свитер. Потом тихонько присвистнул и поднялся на ноги.
Загудела вода в сливном бачке, и Щукин вернулся на кухню.
«Вот так, — подумал он, — Лилю-то нашу препаратиком каким-то накачивают. Вон у нее на сгибе локтя несколько черных дырочек — следов от уколов. Чтобы, значит, не дрыгалась и вела себя прилично. А что? Дешево и сердито. Так она могла бы попытаться убежать или знак какой подать мусорам или еще кому. А под действием препарата она не девушка вовсе, а… мумия… Кукла. А препарат ей вкалывает Ляжечка. И снадобье он, надо думать, при себе носит. И не особенно это скрывает. Я же не дурак, чтобы не догадаться, что Лиля под действием наркотика находится… Но все равно — надо взять на заметку. Препарат у Ляжечки всегда под рукой — это раз. А два… Кто его знает, может быть, не все обстоит так, как Ляжечка мне рассказывает. Что я знаю об этой Лиле? Да практически ничего. И рассказать она мне ничего не может. По понятным причинам. Вполне возможно, что еще и поэтому ее и накачивают всякой дрянью — чтобы не болтала лишнего… Л-ладно…»
Хлопнула дверь в туалете.
— Ну как? — спросил Ляжечка, входя на кухню и подмигивая Щукину. — Еще по пиву?
— Хватит, — рассудил Николай.
— Ну, что же, хватит так хватит, — легко согласился Ляжечка и взглянул на часы. — Я поеду, пожалуй…
— Валяй, — сказал Щукин.
— Насчет билетов на паром и дальнейших инструкций я тебе позвоню, — проговорил еще Ляжечка, поднимаясь со стула.
Щукин проводил его в прихожую.
— А это… — напомнил он, — поддержка?
— Поддержка? — хихикнул Ляжечка. — Будет тебе поддержка. Через часок примерно… Подгоню я к тебе человечка.
— Вот это да! — обрадовался Щукин. — Вот это по-нашему… Ну, бывай здоров…
— Ага, ага, — покивал Ляжечка, как-то странно усмехнулся и вышел.
* * *
Через час в дверь квартиры, где находились Щукин и Лиля, раздался звонок.
Николай пошел открывать. «Глазка» на двери не было, потому, прежде чем открыть, Щукин проверил наличие пистолета у себя за поясом, вытащил оружие, передернул затвор, встал к двери боком — в таком случае, если будут стрелять через дверь, пуля не сможет его достать.
И спросил:
— Кто там?
— Открывай, — услышал он визгливый, неровный и словно немного подпрыгивавший голос, — от Толика я, Ляжечки. Он меня к тебе прислал. Велел передать — поддержка приехала…
Щукин поставил пистолет на предохранитель и спрятал его обратно за пояс.
Открыл дверь.
И отступил на шаг, пропуская вошедшего.
Перед Николаем стоял долговязый субъект, одетый вычурно и странно — кожаные штаны обтягивали худые длинные ноги, косуха, сплошь пробитая металлическими клепками, была надета прямо на сумасшедшей расцветки маечку, обесцвеченные волосы были острижены так коротко, что казалось, будто голову субъекта густо намазали светло-желтой краской. Ансамбль венчали кокетливый красно-желтый платок, свободно болтающийся на шее, и татуировка в виде змеи, тянувшаяся по горлу от мочки правого уха почти до самого кадыка.
Другими словами, субъект был больше похож на клоуна, чем на нормального человека, но держал себя так, будто ничего странного в его внешнем облике не было.
— Н-ну? — оглядев вошедшего с ног до головы, поинтересовался Щукин. — Где?
— Что — где? — визгливо переспросил тот.
— Поддержка.
— Вот я, — сказал пришелец и выпрямился во весь свой немаленький рост.
Тут Щукин едва ли не впервые в своей жизни по-настоящему растерялся.
— Не понял, — сказал он, — мне Ляжечка бабки обещал. Поддержка — бабки. Понял? Материальная поддержка. Есть такое понятие.
— Ничего не знаю, — отреагировал субъект, — мне Толик сказал, что тебе помощь нужна. Вроде бы на тебя отморозки какие-то наезжают.
— И что?
— Вот я для того и прислан, чтобы тебя защитить, — значительно закончил субъект и вдруг молниеносным движением извлек откуда-то невообразимых размеров пистолет. Продемонстрировав оружие, он тут же снова спрятал его — так быстро, что Щукин не успел разглядеть, куда именно. Все это было очень похоже на то мгновенное и хищное движение, какое делает змея, когда показывает свое жало.
Щукин не знал — смеяться ему или злиться. Этот тип нес такую чушь, что поневоле тянуло рассмеяться, но мысль о том, что его, Николая, грубо и пошло разыграли, выставив при этом на смех, наполняла сознание Щукина тягучей и черной злобой.
«Ах ты, Ляжечка поганый, — неслись в его голове мгновенные мысли, — шутник гребаный… Значит, такие у нас шуточки… Значит, вот как ты отреагировал на мою просьбу о поддержке… Вместо бабок прислал какого-то кретина с «пушкой». Мстишь за бабки, которые я выжал у тебя в том поганом кафе? Ладно, сука, посмотрим, кто будет смеяться последним…»