— Вот так, — с облегчением проговорил Ляжечка, — а подорвать тебе все равно не удастся. Тебя вести будут до самого парома, да и на пароме — тоже. Помни об этом и глупостей не делай лучше… На чем я остановился?
— На том, что я подорвать хочу, — напомнил Николай.
Ляжечка гневно сверкнул глазами, но ничего на это не сказал.
— Билеты — вот они, — проговорил он, выкладывая на стол две глянцевые бумажки, — вот все документы, необходимые на выезд, бабки… — он покосился на чемодан, — у тебя имеются. «Ствол» верни. «Ствол» тебе не поможет. Тем более там металлоискатели везде — фирма-то, которая паромами заведует, нерусская.
Щукин достал из-за пояса пистолет и положил его на стол.
— Так-то лучше, — одобрительно кивнул Ляжечка. — Девчонка, после того как я сделал ей укольчик, — шелковая будет. Таскай ее с собой повсюду под ручку и притворяйся, будто разговариваете. Чтобы никто на вас косяка не давил… Нет, лучше не таскай — просто сядьте на лавочку или в баре и сидите себе… Ну, короче говоря, ты сам знаешь, что и как делать, не новичок, не олень какой-нибудь, в конце концов…
— Холодно, — проронил Щукин.
— А?
— Холодно, говорю, — повторил Николай, — водка стынет.
— А-а…
Ляжечка взял в руку свой стакан, поднес было его ко рту, но потом, мотнув головой, поднялся и, возвышаясь над столом, словно старинный грузный комод, торжественно произнес, четко проговаривая каждое слово:
— За успех операции, — и одним глотком засадил содержимое стакана себе в глотку.
— Ура, товарищи, — добавил Николай и тоже выпил.
Проглотив водку, Ляжечка сморщился, ткнулся носом в пропотевший рукав куртки и коротко рыкнул, как растревоженный пес. Потом выдохнул и на минуту замер, словно прислушиваясь к тому, что происходит у него в желудке.
— Еще надо выпить, — сказал он так, будто увидел где-то соответствующий знак.
Щукин кивнул.
Они разлили еще по одной, Ляжечка снова поднялся и открыл рот, явно намереваясь выдать еще один тост, но, очевидно, ничего не придумав, махнул рукой и выпил молча.
Выпил и Николай.
— Я еще одну накачу, — подумав, проговорил Ляжечка, — день сегодня хлопотный выдался и… тяжелый. А тебе нельзя. Тебе несколько часов осталось до вечера — готовься, собирайся с мыслями… Ну, что хочешь делай, короче говоря. Только держи себя в форме.
— А ты до вечера со мной торчать будешь? — поинтересовался Щукин.
— Да, — строго ответил Ляжечка, — мне так поручили.
— Тогда я, пожалуй, гулять пойду.
— Иди, — разрешил Ляжечка, — на балкон. Но не дальше…
— Значит, гулять тоже нельзя, — задумчиво проговорил Щукин.
Он пожал плечами, наклонился, поднял с пола чемодан, положил его на стол, открыл и присвистнул.
— Что? — самодовольно крякнул Ляжечка. — Много бабок? То-то… Вот что значит работать с профессионалами. Они… то есть я слов на ветер не бросаю. А ты чего делаешь? — спросил он вдруг.
— Считаю, — спокойно ответил Щукин, просматривая на свет очередную купюру.
— Ну, ты даешь! — поразился Ляжечка. — Ты чего — не веришь, что ли?
— Я никому не верю, — сказал Николай, продолжая перебирать руками денежные знаки.
Ляжечка хмыкнул и налил себе еще.
— Вот это правильно, — сказал он, — никому в жизни доверять нельзя. Даже родному брату. Я тебе рассказывал, как меня брат кинул? Ведь вторая моя отсидка как раз из-за него случилась. Я тогда пытался отмазаться от дела, которое мне мусора шили, да ничего не получилось. Братан мой родной, его Петькой звали… зовут… на очной ставке раскололся. Зеленый был, не выдержал прессовки мусорской. Я у него дома склад устроил — шмотья заграничного туда подвалил. Своя-то квартира была под завязку завалена. Как меня накрыли, у меня уже отмаз был на этот случай приготовлен железный. А мусора, уроды чертовы, Петьку прихватили и начали прессовать — откуда шмотье? Он, конечно, в несознанку, как я его и учил, — мол, купил, приятели подарили… Не для продажи, а для себя. Но мусора-то не работники собеса, их обмануть сложно, они же знают, в чем дело, да и видят, что Петька — пацан зеленый. Ну, я уже обрадовался — хоть и влетел, но сидеть не буду, и Петька вроде нормально держится. А мусора что удумали — как-то ночью нагрянули на хату к Петьке, прихватили его — и в отделение. На три дня в камеру. В одиночку. Три дня держали, без допросов, без курева, без пайки — без ничего… Тут и не такой зеленый измучается, неизвестность-то страшнее всего… А после трех дней вывели, к следаку доставили, а тот ему в лоб — давай пальчики катать будем, семерка тебе светит. Петька в слезы — за что? А они — братан твой, Толик Лажечников, уголовная кличка Ляжечка, дал показания, что ты торгуешь спекулятивным товаром, проводишь незаконные экономические операции… да еще уличен в связи с иностранными спецслужбами, которые в проданное тебе тряпье вставляют подслушивающие устройства и прекрасно теперь знают настроения нашего советского народа. Раз — статья, два — статья, три — статья… А сейчас мы тебе и четыре, и пять устроим, хочешь?! Легко! Вот времена были, — вздохнул Ляжечка, прервав свой рассказ, — сейчас полстраны занимается тем, за что раньше срок давали. Называется — бизнес. А раньше называлось — фарцовка.
— Ну и что там дальше было с твоим братом? — без всякого интереса спросил Николай, все так же пересчитывающий купюры.
— Дальше?..
Ляжечка снова вздохнул.
— А дальше ничего не было, — сказал он. — Петька тут же, в кабинете, разрыдался и сдал меня с потрохами. Да еще припомнил кое-что такое, за что мне лишний год накинули… Понял? Вот так вот, — закончил свой поучительный рассказ Ляжечка, — никому верить нельзя, даже собственному брату. Родному.
— Очень интересный рассказ, — сказал Щукин, захлопывая чемодан, — все правильно.
— Я и говорю, — наливая себе еще, повторил Ляжечка, — даже брату родному верить нельзя.
— Ага, — сказал Щукин, — все правильно — все бабки на месте. И ни одной фальшивки.
— А ты думал! — осклабился Ляжечка. — Фирма веников не вяжет…
Он хлобыстнул еще стакан, отдышался и вдруг хлопнул себя по лбу.
— Ну и дурак я! — воскликнул он. — Я же закусона целый вагон притаранил, а мы, как алкаши под детским грибочком, сидим — голую водку хлещем. Сейчас я…
Он тяжело поднялся.
— Водка-то уже кончилась, — заметил Николай.
— Да?
Ляжечка поднял бутылку на уровень глаз и посмотрел сквозь нее на свет.
— И правда, — огорчился он, — жалко. Надо бы еще… Да нельзя, наверное… Эх, черт… А как хочется… Недогон — хуже смерти…
Коротко простонав, он замолчал. С минуту в нем шла борьба долга с желанием, и наконец Ляжечка с исключительной решительностью, медально отпечатанной на лице, подошел к раковине, открыл кран, набрал полный стакан водопроводной воды и одним махом выпил.