Один из санитаров прикрепил «наушники» к вискам Эдуарда. Другой, по всей видимости, настраивал прибор, вращая тумблеры то вправо, то влево. С кляпом во рту Эдуард неотрывно смотрел Веронике в глаза и словно говорил: не волнуйся, все в порядке.
– Я отрегулировал на сто тридцать вольт в три десятых секунды, – сказал тот, что возился с ящиком. – Ну, поехали.
Он нажал кнопку, и ящик зажужжал. В тот же миг глаза Эдуарда застыли, его тело изогнулось такой дугой, что, если бы не было привязано к койке, наверняка сломался бы позвоночник.
– Прекратите! – закричала Вероника.
– А уже все, – ответил санитар, снимая с головы Эдуарда «наушники».
Однако тело продолжало биться в судорогах, голова так моталась, что один из санитаров решил ее придержать руками. Другой уложил прибор в сумку и присел перекурить.
Через несколько минут тело как будто бы вернулось к норме, затем начались спазмы, пока санитар по-прежнему старался удержать голову Эдуарда. Вскоре судороги стали ослабевать, а затем полностью прекратились. Глаза Эдуарда оставались открытыми, и один из санитаров их закрыл, как закрывают глаза мертвым.
Затем он вынул кляп изо рта юноши, развязал полосы ткани и сложил их в сумку, где лежал прибор.
– Действие электрошока длится час, – сказал он девушке, которая уже не кричала и казалась загипнотизированной увиденным. – Все в порядке, скоро он придет в себя. Будет тише воды.
В первую же секунду электрошока Эдуард почувствовал то, что уже было ему знакомо: зрение стало ослабевать, как будто кто-то закрывал занавеску, – и наконец все исчезло полностью. Не было никакой боли или страдания, только он уже видел действие прибора на других и знал, как ужасно это выглядит.
Теперь Эдуард был спокоен. Если незадолго до этого он испытывал какое-то новое ощущение в сердце, начинал осознавать, что любовь это не только то, чем его одаривают родители, – электрошок (или ЭКТ – электроконвульсивная терапия, как ее называют специалисты) наверняка вернет его в «нормальное состояние».
Главным эффектом ЭКТ было стирание недавних воспоминаний. Исчезали мечты и фантазии, возможность предугадывать будущее. Мысли должны были оставаться обращенными в прошлое, иначе у пациента возникло бы желание снова вернуться к жизни.
Через час Зедка вошла в почти пустую палату – там была лишь одна койка, на которой лежал молодой человек. Рядом на стуле сидела Вероника.
Подойдя поближе, Зедка увидела, что у девушки снова была рвота, ее голова безвольно лежала на правом плече.
Зедка хотела было сразу позвать кого-нибудь из медперсонала, но Вероника подняла голову.
– Это ничего, – сказала она. – Был еще один приступ, но он уже прошел.
Зедка ласково взяла ее за руку и повела в туалет.
– Это мужской туалет, – сказала девушка.
– Здесь никого нет, не беспокойся.
Зедка сняла с девушки грязный свитер, выстирала его и разложила на радиаторе отопления. Затем сняла с себя шерстяную кофточку и надела ее на Веронику.
– Оставь себе. Я пришла попрощаться. Девушка казалась далекой, как будто уже ничто ее не интересовало.
Зедка проводила ее в палату и снова усадила на тот стул, где она сидела прежде.
– Скоро Эдуард очнется. Вероятно, он с трудом будет помнить о недавних событиях, но память достаточно быстро восстановится. Не тревожься, если на первых порах он не будет тебя узнавать.
– Не буду, – ответила Вероника. – Я тоже сама себя не узнаю.
Зедка придвинула стул и села рядом. Она уже столько времени пробыла в Виллете, что несколько лишних минут с этой девушкой ничего не меняли.
– Помнишь нашу первую встречу? Я тогда рассказала тебе историю про короля, пытаясь пояснить, что мир в точности таков, каким мы его видим. Все сочли короля сумасшедшим, потому что он хотел установить такой порядок, которого уже не было в головах подданных.
Однако в жизни есть вещи, которые, с какой стороны на них ни смотри, всегда остаются неизменными – и имеют ценность для всех людей. Любовь, например.
Зедка видела, что выражение глаз Вероники изменилось. Она решила продолжать.
– Мне кажется, что, если тебе осталось жить совсем мало, а это недолгое время ты проводишь у этой кровати, глядя на спящего юношу, в этом есть что-то от любви. Я бы сказала больше: если за это время с тобой случился сердечный приступ, но ты продолжала молча сидеть, просто ради того, чтобы оставаться рядом с ним, – значит, эта любовь может стать намного сильнее.
– А может быть, это отчаяние, – сказала Вероника. – Попытка доказать, что в конечном счете нет смысла продолжать борьбу за место под солнцем. Я не могу быть влюблена в мужчину, который живет в другом мире.
– Каждый живет в своем собственном мире. Но если ты посмотришь на звездное небо, то увидишь, что все эти разные миры соединяются в созвездия, солнечные системы, галактики.
Вероника встала у изголовья Эдуарда. Ласково провела руками по его волосам. Она была рада, что в эти минуты ей есть с кем поговорить.
– Много лет назад, когда я была ребенком и мама заставляла меня учиться игре на фортепиано, я говорила себе, что смогу играть по-настоящему хорошо лишь тогда, когда буду влюблена. Этой ночью впервые в жизни я почувствовала, что звуки словно сами текут из-под моих пальцев.
Какая-то сила вела меня, создавала такие мелодии и аккорды, которые я в жизни не смогла бы сыграть. Я отдалась пианино, потому что перед этим отдалась этому мужчине – при том, что он не тронул даже волоса у меня на голове. Вчера я была сама не своя – и когда отдавалась сексу, и когда играла на пианино. И все же у меня такое чувство, будто именно тогда я действительно была собой.
Она покачала головой.
– Наверное, все, что я говорю, не имеет смысла.
Зедка вспомнила о своих встречах в Космосе – встречах с теми сущностями, которые плавают в разных измерениях. Ей захотелось рассказать об этом Веронике, но она боялась еще больше ее смутить.
– Прежде чем ты снова скажешь, что собираешься умереть, я вот что хочу тебе сообщить: есть люди, которые всю жизнь проводят в поисках того переживания, которое было у тебя вчерашней ночью, но их поиск ни к чему не приводит. Поэтому, если уж тебе суждено умереть сейчас, умри с сердцем, наполненным любовью.
Зедка встала.