Если ты действительно нас любишь, сделай, как я прошу. Если ты не любишь нас, продолжай в том же духе.
Эдуард часами вглядывался в небо над городом Бразилия, смотрел на проплывающие в синеве облака – красивые, но не способные пролить ни единой капельки дождя на сухую землю центрального Бразильского плоскогорья. Он был так же опустошен, как и они.
Если сохранить верность своему выбору, мать, в конце концов, сляжет от страданий, отец утратит энтузиазм в отношении карьеры, оба будут винить себя в том, что допустили ошибку в воспитании любимого сына. Если отказаться от живописи, видения Рая никогда не выйдут на свет Божий и ничто в этом мире уже не сможет принести ему радости и воодушевления.
Он посмотрел вокруг, увидел свои картины, вспомнил, с какой любовью и нежностью он накладывал каждый мазок, и счел их все посредственными. Он обманывался. Ему хотелось быть тем, для чего он никогда не был избран, и ценою этого было разочарование родителей.
Райские видения были для людей избранных, которые в книгах выступают как герои и мученики своей веры. Люди, с детства знавшие, что они нужны миру. А то, что написано в книге, – это вымысел романиста.
За ужином он сказал родителям, что они правы: это была юношеская мечта, и его интерес к живописи уже прошел. Родители были довольны, мать от радости расплакалась и обняла сына. Все вернулось в норму.
Ночью посол втайне отметил свою победу, откупорив бутылку шампанского, которую один и выпил. Когда он пришел в спальню, его жена – впервые за столько месяцев – уже спокойно спала.
На следующий день они обнаружили, что комната Эдуарда разгромлена, картины растерзаны режущим предметом, а сам он сидит в углу и смотрит на небо. Мать обняла его, сказала, как она его любит, но Эдуард не ответил.
Он не хотел больше слышать о любви: всем этим он был сыт по горло. Ему казалось, что он сможет все бросить и последовать советам отца, но в своей работе он зашел слишком далеко – перешел пропасть, отделявшую человека от его мечты, и назад пути уже не было.
Он не мог идти ни вперед, ни назад. А значит, проще было уйти со сцены.
Еще около пяти месяцев Эдуард пробыл в Бразилии, за ним ухаживали специалисты, установившие диагноз – редкая форма шизофрении, вероятно вызванная аварией с велосипедом. Вскоре в Югославии вспыхнула гражданская война, посла поспешно отозвали, проблемы накапливались слишком быстро, чтобы семья могла о нем заботиться, и единственным выходом было оставить его в недавно открытом санатории Виллете.
Когда Эдуард закончил рассказывать свою историю, был уже поздний вечер, и оба они дрожали от холода.
Пойдем вовнутрь, – сказал он. – Уже накрыли к ужину.
– В детстве, бывая в гостях у бабушки, я подолгу смотрела на одну картину, которая висела у нее на стене. Это была женщина – Мадонна, как говорят католики. Она парила над миром, простирая к Земле руки, с которых струились лучи света.
Самым любопытным в этой картине для меня было то, что эта женщина стояла ногами на живой змее. Я тогда спросила бабушку: «Она не боится змеи? Ведь змея может укусить ее за ногу, и она погибнет от яда!»
А бабушка ответила:
«Змея принесла на Землю Добро и Зло, как говорится в Библии. Матерь Божия управляет и Добром, и Злом силой своей любви».
– А какое все это имеет отношение к моей истории?
– Я знаю тебя всего лишь неделю, так что было бы слишком рано говорить: «Я тебя люблю», а поскольку эту ночь я не переживу, говорить тебе это было бы к тому же слишком поздно. Но любовь – это и есть великое безумие мужчины и женщины.
Ты рассказал мне историю любви. Если быть откровенной, я считаю, что родители желали тебе всего наилучшего, и именно эта любовь почти совсем разрушила твою жизнь. То, что Мадонна на картине у моей бабушки попирает ногами змею, означает, что у этой любви две стороны.
– Я понимаю, о чем ты говоришь, – сказал Эдуард. – Я спровоцировал электрошок, потому что ты меня совсем запутала. Я боюсь того, что я чувствую, ведь любовь однажды уже разрушила меня.
– Не бойся. Сегодня я просила у доктора Игоря разрешения выйти отсюда и самой выбрать то место, где бы мне хотелось навсегда закрыть глаза. Но увидев, как тебя тащат санитары, я вдруг поняла, что твое лицо – это и есть то, что я хотела бы видеть последним, покидая этот мир. И я решила не уходить.
Когда ты спал после шока, у меня случился еще один приступ, и я подумала, что мой час настал. Я смотрела на твое лицо, пытаясь угадать историю твоей жизни, и приготовилась умереть счастливой. Но смерть не пришла – мое сердце снова выдержало, наверное, оттого, что я молода.
Он опустил глаза.
– Не стыдись быть любимым. Я ничего не прошу, только позволь мне любить тебя, играть еще одну ночь на пианино, если у меня хватит на это сил. А за это я прошу тебя только об одном: если услышишь, как кто-нибудь станет говорить, что я умираю, иди прямо в мою палату. Позволь мне осуществить мое желание.
Эдуард долго молчал, и Вероника решила, что он вновь вернулся в свой отдельный мир.
Наконец он посмотрел на горы за стенами Виллете и сказал:
– Если хочешь выйти, я тебя проведу. Дай мне только время взять пальто и немного денег. И мы сразу же уйдем.
– Это ненадолго, Эдуард. Ты ведь знаешь.
Эдуард не ответил. Он вошел в помещение и вскоре вышел с пальто.
– Это на целую вечность, Вероника. Дольше, чем все одинаковые дни и ночи, которые я провел здесь, пытаясь забыть о тех райских видениях. Я почти забыл их, но, похоже, они возвращаются.
– Ну что ж, пойдем. Слава безумцам!
Когда в тот вечер все собрались за ужином, пациенты заметили, что недостает четырех человек.
Не было Зедки – но все знали, что после длительного лечения ее выписали. Мари, которая, по-видимому, ушла в кино, как часто бывало. Эдуарда, который, вероятно, еще не оправился от электрошока. Вспомнив об этой процедуре, все пациенты почувствовали страх и начали свой ужин в молчании.
Но главное – не хватало девушки с зелеными глазами и каштановыми волосами. Той самой, о которой всем было известно, что до конца недели она не доживет.
О смерти в Виллете открыто не говорили. Но, когда кто-либо исчезал, это все замечали, хотя старались вести себя так, будто ничего не произошло.