– Это безумие.
– Безумие – может быть. Но не бессмыслица. Замечала ли ты, что чувствовали мужчины, с которыми ты была?
– Замечала. Все они были неуверены в себе. Все испытывали страх.
– Да нет, кое-что похуже страха. Они были уязвимы. Они, как говорят боксеры, «открывались». Они сами толком не понимали, что делают, но от всех, от всех решительно – от друзей, да и от самих женщин – постоянно слышали, как это важно. «Секс, секс, секс» – вот на чем вертится мир, вот на чем зиждется жизнь, вот о чем твердят реклама, фильмы, книги. И никто не знает, о чем идет речь. А знают все – ибо инстинкт сильней нас всех вместе взятых, – что это должно быть сделано. Точка.
Ну, хватит, мелькнуло у меня в голове. Сначала я для самозащиты пыталась читать лекции по сексу, теперь он взялся за то же самое, но чем умнее и ученее звучали наши словеса – а ведь человек так устроен, что всегда старается произвести впечатление на своего ближнего, – тем яснее становилось, что все это – полнейшая чушь, недостойная нашего с ним чувства. Я притянула, привлекла его к себе тем, что – независимо от моих мыслей по поводу самой себя или вне связи с его словами обо мне – жизнь очень многому меня научила. При начале времен все было любовью и полным растворением друг в друге. Но вслед за тем появляется змей и говорит Еве: отданное тобой будет тобой потеряно. Вот так было и со мной – я еще в школе была изгнана из рая и с тех самых пор все ищу способ сказать змею, что он ошибся и что жить – гораздо важнее, чем хранить себя для себя. Но, видно, все же прав был он, а я ошибалась.
Я опустилась на колени, сняв с него мало-по-малу все, что на нем было, и увидела поникший, будто дремлющий член Ральфа. Его самого нисколько не смущало это обстоятельство, и я принялась целовать его ноги, начиная со ступней. Член стал медленно оживать, и я прикоснулась к нему сперва пальцами, потом губами и языком, и – не торопясь, чтобы Ральф не расценил это как «ну, давай же, просыпайся» – стала целовать его с нежностью, от которой ничего не ожидала и которая оказалась в результате решающей. Ральф, постепенно возбуждаясь, дотронулся до моих сосков, приласкав их кончиками пальцев, как в ту кромешной темноты ночь, и от этого меня охватило желание, чтобы он овладел мною так, как ему захочется: и лоно, и рот, и груди были готовы принять его.
Не снимая с меня жакета, он повернул меня спиной к себе, перегнул над столом и медленно вошел – на этот раз не было неистового и жадного напора, как не было и страха меня потерять – ибо и сам в глубине души понял, что все это сон, сном пребудет и явью никогда не станет.
Я одновременно почувствовала в себе его член – и его руки, которые ласкали мои груди и ягодицы так, как это умеет делать только женщина. Тогда я поняла – мы созданы друг для друга: он способен перевоплощаться в женщину, а я – в мужчину, как было, когда мы разговаривали или начинали путь навстречу друг другу. Путь двух заблудших, неприкаянных душ, двух частиц, без которых вселенная была бы неполной.
И по мере того, как он проникал в меня, не переставая ласкать, я все яснее сознавала – он делает это не только для меня, но и для всего мироздания. У нас было время, была взаимная нежность, было понимание друг друга. Да, прекрасно было, когда я, желая всего лишь попрощаться, возникла в дверях его дома, с двумя чемоданами в руках, а он, можно сказать, набросился на меня, швырнул на пол и овладел с яростью, порожденной страхом. Но несравненно прекрасней было знать, что эта ночь не кончится никогда и что, когда здесь, на кухонном столе, настигнет меня оргазм, он будет не завершением, а началом нашего свидания.
Он вдруг остановился, но пальцы задвигались быстрее, и я испытала один за другим три оргазма. Острота наслаждения граничила с болью, так что в какое-то мгновение мне хотелось даже оттолкнуть Ральфа, высвободиться, но я сдержалась и не дрогнула: я была готова принять и пережить еще оргазм, еще два, или еще...
...и тут внезапно какое-то подобие света вспыхнуло во мне. Я была уже не я, не прежняя Мария, а существо, стоящее бесконечно выше всего известного мне. Когда его рука повела меня к четвертому оргазму, я вступила в те края, где царил безмятежный покой, а на пятом – мне открылся Бог. В этот миг Ральф снова задвигался во мне, но и пальцы его не замерли, и тогда с криком «Боже!» я оказалась неведомо где – не знаю, в аду ли, в раю.
Но нет – в раю. Я стала землей, горами, тиграми, реками, текущими в озера, озерами, превращающимися в моря. Ральф наращивал темп, боль перемешивалась с наслаждением, я могла бы сказать «Больше не могу», но это было бы несправедливо – потому что в этот миг мы с ним стали единым существом.
Я не противилась ему, хотя его ногти теперь впивались в кожу моих бедер, а грудью и животом я лежала на кухонном столе, думая, что нет на свете места лучше для того, чтобы заниматься любовью. Сильнее заскрипел и закачался стол, прерывистым и бурным стало дыхание, глубже вонзились ногти, а я билась об Ральфа – плотью о его плоть, костью – о его кость, и снова надвигался оргазм, и во всем этом НЕ БЫЛО НИ ГРАНА ПРИТВОРСТВА!
– Ну!
Он знал, что произносит, и я знала, что близится миг наивысшего взлета, и чувствовала, что тело мое готово растечься, а сама я уже перестала видеть, слышать, ощущать вкус, превратившись в одно огромное вместилище чувства.
И, не запоздав ни на миг, я изошла вместе с ним. И длилось это не одиннадцать минут, а вечность, и казалось, будто он и я, освободясь от телесном оболочки, бродим в ликовании, понимании, близости по райским садам. Я была женщиной и мужчиной, он был мужчиной и женщиной. Не знаю, сколько времени продолжалось это, но, казалось, весь мир объят молитвенной, благоговейной тишиной, словно Вселенная и жизнь перестали существовать, превратись в нечто священное, имени не имеющее, исчислению в часах и минутах не поддающееся.
Но вот время вернулось, я услышала крик Ральфа и стала вторить ему, ножки кухонного стола с силой бились об пол, и ни одному из нас двоих не пришло в голову спросить или попытаться узнать, что подумает весь остальной мир.
Он высвободился без предупреждения и засмеялся, а я, повернулась к нему, чувствуя, что меня еще не отпустила судорога наслаждения, и тоже засмеялась. Мы обнялись, словно после первого в жизни соития.
– Благослови меня, – попросил он.
Я сделала, как он хотел, не зная, что делаю. Попросила, чтобы и он благословил меня, и Ральф повиновался, сказав: «Будь благословенна, женщина, возлюбившая много». Эти слова были прекрасны, и мы замерли в объятии, не постигая, как могут одиннадцать минут вознести мужчину и женщину на такую вершину.
Ни он, ни я не чувствовали усталости. Мы вошли в гостиную, он включил музыку, а потом сделал именно то, чего я от него ждала, – растопил камин и налил мне вина.
После этого открыл книгу и прочел: