— Дело говоришь, сталкер. — И Ткаченко ухватил сразу четыре бутыли, по две в каждую руку. — Поперли, что ли… надеюсь, этого нам хватит до конца похода.
Нагрузившись консервами и водой, группа вернулась по своим следам на «базу» и разгрузила припасы в прихожей. Сегодня было еще достаточно времени на то, чтобы попробовать дойти до «Космоса» и подземного перехода рядом с гостиницей, чтобы провесить путь для завтрашнего маршрута. Немного передохнув после подъема показавшихся свинцовыми бутылей на двенадцатый этаж, Шелихов прошел «своей» тропой до улицы Космонавтов и осторожно начал прокладывать новый путь.
Несмотря на то что, по данным прошлых экспедиций и беспилотных разведчиков, район считался высокоактивным очагом, группа двигалась без приключений до пересечения Космонавтов и Ярославской. Не видно было даже внешних признаков аномалий, хотя Игорь, останавливаясь через каждые десять-двадцать метров для съемки очередного «зенитного сектора», сообщал, что будущим беспилотникам придется летать по весьма извилистой траектории. Но если небо — ясное, солнечное, без единого облачка — и было по приборам очень опасным, то у земли все было тихо. И даже слишком.
Город подавлял сталкера. Город был страшен.
Непогода, аномалии, а также редкие в этих местах мародеры еще не тронули здания. Везде были целы стекла, почти не помутневшие от сырости неотапливаемых квартир, не заметил Шелихов и никаких повреждений. Казалось, что, несмотря на солнце и жару, в Москве еще было странное, затяжное утро, которому суждено было длиться еще много, много лет, и Город просто спит с тем спокойным, мирным выражением навсегда застывшего лица, какое бывает у людей, скончавшихся тихо, без боли, не просыпаясь. Пустая прозрачная дорога, по которой так недавно носились потоки машин. Тротуары, на которых больше нет прохожих, да и не будет уже никогда. Равнодушный взгляд опустевших окон в медленно умирающих без людей домах. Громадина гостиницы, такая же пустая, тихая, у здания несколько дорогих автомобилей — говорят, некоторые постояльцы до последнего не верили, что беда уже случилась, что по Городу расползается смерть. Район ВДНХ «накрыло» очень быстро, и Шелихов подумал, что в номерах осталось немало тех, кого вот уже скоро третий год дожидаются их машины.
— Здесь… — Игорь показал на бывший подземный переход. Точнее, то, что от него оставалось. Дорога провалилась вниз, кое-где из широкой длинной ямины торчали куски арматуры и большие ломти как-то странно обтесанного бетона. В центре, видимо, продавило даже грунт под переходом, так как там виднелась впадина правильной круглой формы примерно десяти метров в диаметре. Над всей ямой заметно искажались изображения дальних предметов, а над дном огромной канавы и в особенности над центральной впадиной словно собрался серый, в мелкой ряби, грязный кисель спрессованного воздуха. Сквозь дрожание и мутные сполохи видны были раскатанные в блины несколько легковушек и серебристый контур превращенного в фольгу беспилотного разведчика. Прямо по слою сжатого воздуха плавало несколько странного вида вещиц, но разглядеть их детально было невозможно — изображение дергалось и скакало.
— Вот оно. — Лазарев махнул в сторону гигантской аномалии. — По некоторым данным, самый крупный в городе гипергравитационный очаг… причем нестабильный. Периодически случаются длинные… как бы это… выбросы из центра очага. Что-то вроде струй энергии, или щупалец, или, так сказать, протуберанцев. Интенсивность их воздействия не так высока, как, скажем, на дне аномалии, но все же достаточна, чтобы захватывать и втягивать предметы. К сожалению, замеры с самолета оказались невозможны — во время выбросов образуются довольно мощные воздушные потоки, направленные к центру очага.
— Это обязательный этап экспедиции? — поинтересовался Шелихов.
— К сожалению, да… — смутился ученый. — Чем крупнее и насыщеннее аномальный очаг, тем ярче выражены все особенности данного типа аномалий. Чтобы понять полную картину всех изменений и наконец найти механизмы образования очагов, необходимо изучить наиболее… выраженные, скажем так.
Установилось неловкое молчание. Лазарев отвел взгляд, пожевал губами и, буркнув: «Ладно, чего уж там…», начал медленно подходить к проваленному переходу.
— Стой, наука… — Шелихов в два шага догнал Игоря. — Это наша работа. Ты лучше издалека руководи, что и как делать.
«Идиот, — мелькнула у Семена мысль. — Сказочный идиот… зачем? Ну зачем ты лезешь, придурок? Оно тебе надо, за какими-то измерениями в аномалию лезть? Ради чего?»
«Кончится там „ботаник“», — прошептало что-то в душе, что-то, дремавшее за грязной коростой страха и крови, серой жизни Серого, коммуналками, заказами, заплывшими буркалами Кисляка и ледяными, ясными глазами Койота, за стопочками грязных зеленых и рыжих бумажек, за беспросветом и тьмой прошлого. И еще Семен понял — там, возле этого провала, его страх умрет окончательно. Без помощи колдовских препаратов Яковлева, без каких-либо допингов, сам и навсегда. От аномалии ощутимо повеяло даже не смертью, но странной, свежей, какой-то искрящейся свободой, что была ценнее любого хабара на свете. Даже детский застарелый кошмар, колодец с трупами и прогорклой водой, что всегда незримо стоял за спиной, сам в ужасе отшатнулся от густого, дрожащего воздуха, от раздавленных в блины машин и от того света, что виден был сейчас только Серому.
— Давай свои приборы, наука. Объясни, что и как. — Шелихов глубоко вздохнул и улыбнулся.
— Э-э… — Ученый немного опешил, но Семен все-таки прочитал на его лице заметное облегчение. — Вот здесь одноразовый зонд на шпулечной катушке. Размахиваешься и бросаешь, со шпули разматывается провод. Прибор уже настроен, все запишет сам. Ты, Семен, главное, добрось до той впадинки.
— Доброшу, — кивнул Серый.
Взял «Шелест» и несколько зондов для него.
И пошел…
Аномалия была скверной. Прежде всего тем, что Семен не мог определить ее границы. Гайки и гильзы то падали так, как и положено падать нормальным предметам, то заметно отлетали гораздо дальше, чем позволяла сила броска. Упавшие на землю, они то лежали, то вдруг начинали слегка покачиваться, а то и ползти к огромной канаве провала. По мере приближения Семен стал различать утробный, густой рокот, прибоем расходившийся от мутного, трясучего воздуха, слегка покачивало почву под ногами, а как-то раз несильно, но вполне ощутимо потянуло за выставленную вперед руку. Шелихов шагнул назад, а вокруг слегка зашумело, ветер поднял пыль и песок, с шорохом загоняя серые поземки к провалу. Переждать… гайка вперед, упала нормально, не покатилась кувырком, значит, еще несколько шагов, выставив вперед руку и ощупывая ею пространство. Снова шатнуло, на этот раз все тело, и ощущение было таким, как будто в спину прилетел сильный порыв ветра. Семен уселся на асфальт, и покачивание прекратилось, хотя мелкие камешки со слабым шорохом поскакали мимо него вниз, к мутному мареву в глубоких ямах. На секунду в аномалии подпрыгнул и снова нырнул в сгущенный газ странный полупрозрачный объект, напоминающий несколько слепленных в гроздь сиреневых шариков. Семен прикрыл глаза, стараясь унять тошноту от бастующего против такого обращения вестибулярного аппарата, — пока еще слабые, но разнонаправленные гравитационные вихри вызывали у Шелихова некоторое подобие морской болезни.